Темные воды
Шрифт:
В общежитиях молодежь знакомится быстро. Майка и Светка оказались девчонками общительными, без конца к кому-нибудь из них приходили то ребята, то подруги. И Саша тоже вскоре освоила чуждый ей образ жизни, привыкла постоянно находиться в шумной компании, дверь в их комнату уже практически не закрывалась, хлопала не переставая. Ей иногда не верилось, что это она живет в общежитии, что у нее столько друзей.
А как было обидно в детстве от того, что с ней не играли другие дети, она лишь наблюдала за ними издали. Ей было года три, когда ее впервые прогнали. Бабка была занята, к ней сидела очередь, и Сашка одна слонялась
— Ну, мураши, чисто мураши облепили горку! Да хоть не рассыпайте песок, козявки!
И ушел, напевая. На эти слова никто не обратил внимания, кроме его сына. Тот почувствовал себя хозяином, ответственным за песок. Мальчишка оглядел всех и заметил, что с Сашкиной стороны куча оползла сильнее.
— Эй, а ну-ка, подбирай песок! — приказал он.
Но Сашка была так увлечена, так здорово было играть со всеми, и она даже не поняла, что это говорится ей. Тогда мальчишка подошел и поднял ее за шиворот:
— Убирайся отсюда, колдунья! Не играйте с ней! Ее бабка колдунья, и она такая же!
Маленькую Сашку еще никто не знал — бабка не пускала ее на улицу, и никто ее не защитил, все промолчали. Она повернулась и пошла домой, а дети остались на песке, только посмотрели ей вслед и продолжили свои стройки.
Такие случаи повторялись, и Сашка перестала стремиться к компании сверстников, проводила все время с бабкой. С годами она все больше чувствовала свое одиночество. Все она делала не так, как все. Однажды весной учительница повела класс в поход, школьники взяли с собой еду, мячи, подстилки, и они отправились километра за три от города, поближе к лесу. Устроились на прекрасной поляне. Дети носились по зеленой молодой траве, рвали первые цветочки, валялись, кувыркались на зеленом склоне. И только Сашка старалась не мять зря траву, она сожалела, что не может нарвать при всех трав для бабки, а просто так переводить, топтать ценные травы было жаль. Она сидела в сторонке и не осознавала, как сильно это отличает ее от остальных детей.
— Что ты сидишь? Иди играй, — сказала ей учительница.
— Травку жалко, — наивно ответила Сашка.
Дети стали смеяться и передразнивать ее, даже учительнице было смешно.
— Ты как инопланетянка! — улыбнулась она.
Всегда наступал момент, когда кто-нибудь замечал эту ее непохожесть. Как правило, над нею начинали подшучивать, а она не умела отбиваться, и все кончалось слезами.
Шутки обычно были примитивными, но ей казались ужасно обидными.
— А правда, что твоя бабушка лягушек ест? — начинал кто-нибудь из мальчишек.
— Чего это вдруг?
— Ну, как же, все ведьмы их едят, так ты, наверно, тоже любишь лягушатинку?
— Признайся, — подхватывал другой, — в холодильничке всегда лежит пара лягушек или мышек?
— А что, она, как готовит приворотное
— Так что, они недовешивают, что ли, как в магазине? А потом отвар не действует — ведьма небось удивляется! А это, оказывается, Сашка всех мышей поела…
Они, словно теннисным мячиком перебрасывались шуточками в ее адрес. Вроде ничего особенно оскорбительного или смешного в них не было, но когда это повторяется изо дня в день, начинают нервировать самые дурацкие шутки. Все десять лет Сашка проучилась в одной школе, в одном классе, а одноклассникам так и не надоело потихоньку поддевать ее, потому что они видели, как ей это неприятно.
И еще запах. В землянке все было пропитано запахами трав, и как бы Сашка ни мылась, все равно от нее всегда пахло пряными настойками, отварами. Нет — нет, да кто-нибудь и зажмет нос, дышать, мол, нечем, демонстративно изобразит, как задыхается рядом с нею. Да еще и спросит вслух:
— Неужели нельзя хоть иногда купаться?
— Так она же купалась прошлым летом… — обязательно добавит кто-то.
Сашке оставалось только молча отворачиваться.
Но все это прошло, запах трав давно выветрился. Теперь у нее есть друзья, есть подруги, а еще есть талант — ей пригодилась бабкина наука. Спасибо бабке за то, что она все время бормотала вслух свои рецепты, за то, что она постоянно твердила свои молитвы и наговоры, за то, что она вбила Сашке в голову эти знания, которые должны быть постоянно наготове, а не в справочнике и учебниках.
Кстати, Сашка мелкие уколы не забывала и все время хотела прочитать об Агафье Лыковой — так ее называла Ира. Что же это за Агафья? Спрашивать ни у кого не стала — зачем лишний раз демонстрировать свою дремучесть? В один из первых дней учебы она как-то забрела в читальный зал и, увидев пачки газет, спросила библиотекаршу:
— Скажите, пожалуйста, а можно найти что-нибудь об Агафье Лыковой?
— Таежный тупик? Тебе нужно начало? — переспросила женщина, Сашка лишь неопределенно пожала плечами.
— Какой же это год? — на минуту задумалась та, потом вынесла ей подшивку.
Сашка растерянно смотрела на нее.
— Да не пугайся, о Лыковой все статьи большие, заметные, — она листнула несколько газет: — Вот, смотри! — и показала Сашке большой заголовок: «Таежный тупик». — Поищи начало.
Сашка читала одну статью за другой… Агафья, младшая дочь в семье староверов, всю жизнь прожила в глухой тайге, ничего не видела, не знала, отстала лет на пятьдесят. Теперь Сашка поняла, Ира считает ее такой же темной и забитой, как эта Агафья, а она-то думала, что Ира все-таки относится к ней с симпатией…
35
День за днем Лидия все вспоминала своих сынов. Расставила на столе их фотографии, какие-то вещички, сохранившиеся с детства: завалявшийся дневник Вани, сплошь усеянный тройками, сломанный фотоаппарат, десяток разнообразных зажигалок, аттестат Сереги, его бритва, коллекция ножей, которую мальчики дружно собирали. Каждый вечер зажигала на этом алтаре свечку, наливала водку в три рюмки и садилась. Перебирала свои сокровища. Их было мало. Пока сыновья были живы, она не нуждалась в таких вот вещах, она и так постоянно ощущала их, словно они всю жизнь оставались с нею связаны пуповиной.