Темные врата
Шрифт:
– Как это все делается? – хрипло спросил Бун. – Откуда оно взялось?
Дядька прищурился:
– Ты про чудеса?
– Ну!
– Скоморохи принесли. Забрели к нам несколько седмиц назад да тут и остались.
– Откуда ж они прибыли?
– А кто ж их знает. Говорят, издалека.
Бун наклонился, зачерпнул ладонью снег и протер им пылающее лицо.
– Отчего они все лысые и беззубые? – хмуро спросил он.
– Кто ж их знает, – повторил дядька Лешик, и голос его показался вдруг Буну странно чужим,
Бун нахмурился.
– Тот мужик у бугра тоже был лыс и тоже мусолил корку пустыми деснами, – сказал он. – Уж не из скоморохов ли он?
– Нет, – сказал дядька Лешик. Помолчал и неохотно добавил: – У нас нынче многие лысеют. Должно быть, какая-то зараза.
Некоторое время они молчали, выдыхая в морозный воздух облачка пара и не глядя друг на друга. И вдруг дядька Лешик тихо проговорил:
– Слышь-ка, племяш. А я ведь теперь и сам так могу.
– Чего можешь? – не понял Бун.
– Да вот это – чудеса творить.
Бун посмотрел на дядьку, как на сумасшедшего.
– Как это?
– Да просто. – Тот улыбнулся, поднял голову и посмотрел на луну. – Ты когда-нибудь с луной разговаривал?
«Вот оно что!» – подумал Бун и облегченно вздохнул.
– По пьяной лавочке часто, – сказал он с ухмылкой. – А что?
– «По пьяной», – обиженно повторил дядька Лешик. – А она тебе отвечала?
Бун, скрывая усмешку, покачал головой:
– Не, так сильно я не напивался. А ты чего спрашиваешь-то? С тобой, что ли, разговаривала?
Дядька Лешик улыбнулся и как-то странно ответил:
– Она и сейчас со мной говорит. Нешто ты не слышишь?
Сказано это было таким голосом, что Бун тоже невольно поднял голову и воззрился на желтую круглую луну.
Луна как луна. Бун уже хотел отвести взгляд, но вдруг ему показалось, что у луны есть рот и что рот этот что-то протяжно произносит – не то поет, не то еще что. И было бы это почти хорошо, но вдруг Бун понял, что луна похожа на лысую голову, а черный рот ее так же беззуб, как это было у скоморошьей девки и у мужика, что грыз подле верстового столба хлебную корку.
Бун испуганно отвел взгляд. На сердце у него стало так тоскливо, что хоть волком вой. Бун повел широкими плечами и сказал таким голосом, будто убеждал себя, а не дядьку Лешика:
– Чушь это все. Луна не может с тобой говорить.
– Но ты ведь слышал.
– Ничего я не слышал! – раздраженно возразил Бун. – И скоморохи твои вруны. Все их чудеса – одна лишь мнимость. Зря я в вашу срамную избу пьяным пошел. На трезвую голову никогда бы не купился.
Дядька угрюмо помолчал, потом сказал:
– Про луну я тебе не соврал. И все чудеса, которые ты видел, были истинные. Их у нас, в Повалихе, теперь многие могут делать. Ежели хочешь посмотреть, могу…
– Охолони, дядька Лешик, – поморщившись, проговорил Бун. – Хватит уже. Да и пора мне.
В то же утро,
– Держи. Это тебе мой дар.
– На что мне? – нахмурился Бун.
– Бери-бери. Лишней не будет. Не понравится, кому подаришь.
Бун оглядел вещь, пожал плечами:
– А что мне с ней делать-то?
Дядька помолчал, потом негромко спросил:
– Ты в чудеса веришь, Бун?
– Ходоки говаривают, что чудеса в Хлынском княжестве случаются, но ноги у всех этих чудес растут из Гиблого места.
Дядька Лешик как-то странно посмотрел на Буна и недовольно вымолвил:
– Что ж в этом плохого?
– Ничего.
– Так возьмешь?
Бун уже полтора года жил в Порочном граде, недалеко от Гиблого места, а потому привык с недоверием относиться к новым, непонятным вещам. И еще два правила твердо знал охоронец Бун: за все в жизни приходится платить. За что-то раньше, за что-то позже, но приходится всегда. И у всего на свете, даже у самой расприятной вещи, есть своя мрачная изнанка.
Впрочем, похмелье помешало Буну сосредоточиться на этих мыслях. А тут еще и дядька Лешик смотрел на него мягким, выжидающим взглядом. Увидев, что племяш колеблется, он сказал:
– Чудо стучится к тебе, Бун. Просто открой ему дверь.
Бун вздохнул и сунул вещицу в карман.
Когда он уезжал из села, то обратил внимание на людей, которые ходили по улицам. Они были молчаливые и изумленные, будто бы слегка пришибленные, старались не смотреть друг на друга, боязливо прятали глаза, а разминувшись, то и дело провожали друг друга подозрительными, а то и просто испуганными взглядами.
«Странно все это», – подумалось Буну, но мысль эта отозвалась в голове похмельным колоколом, и он быстро прогнал ее, как пустую и мешающую жить.
Расписной возок, подскочив на ухабе, въехал в Хлынь-град. Вскоре он уже катил по главной улице, а Крысун, поеживаясь от ветра и кутаясь в медвежью шубу, сонным взглядом глядел по сторонам. Ему все еще слегка нездоровилось. Чесалась кожа на голове, да и зубы как-то странно ныли.
– Ну? – недовольным голосом окликнул он начальника Буна. – И что говорит тебе твое чутье?
– Оно говорит, что мы уже близко, – ответил Бун. Затем поднял руку, указал на большую темную избу, стоявшую немного на отшибе, и взволнованно произнес: – Это там!
Крысун вытянул голову и поглядел, куда указывал охоронец.
– Ты сбрендил? Это ведь блажная изба!
– Верно, – бодро кивнул Бун, чему-то улыбаясь. – Она-то нам и нужна! Зайдем туда на часок, а потом двинем в Повалиху.
Крысун поежился и хмуро заявил:
– Я совсем перестал тебя понимать, охоронец. Или отдай мне поводья, или объясни толком: что мы забыли в Повалихе?