Темные зеркала. Том второй
Шрифт:
А все пациенты Роз делали именно это – назывались какой-нибудь придуманной кличкой. Поэтому Роз чаще всего даже не знала, с кем имеет дело. Хотя нет, она, может быть, и знала. Но мне от этого было не легче. Что делать, когда Джим вовсе не Джим, какой-нибудь Холодок невесть какого пола, а Франц Фердинанд и вовсе женщина? Даже ее романтические партнеры носили какие-то собачьи клички. Впрочем, чему удивляться, ухажеры тоже воспитывались в психологических группах преподобной Роз Витан.
Поэтому я решил, что даже если в папках скрываются какие-то номера телефонов или адреса, – оставить их на потом.
Был еще огромный коричневый стол с двумя тумбами. За дверцей скрывалась
Я вдруг понял, что каждая деталь кабинета продумана до мелочей. И тяжелые коричневые портьеры, из-за которых невзначай пробивается зеленый простор, и картинки на стенах. Вот эта, например, изображает пасущийся табун лошадей. Висит как раз напротив окна, и тоже являет собой окно, открытое навстречу голубому небу и зеленой траве.
Вторая тумба состояла из четырех ящиков. Первые три были набиты счетами, сломанными ручками, обгрызенными карандашами и прочей ерундой. Я знал, что мне придется еще перебирать эту мелочь в поисках какой-то зацепки, но предпочитал надеяться, что до этого все же не дойдет. В нижнем ящике я обнаружил толстую тетрадь в глянцевом синем переплете, украшенном солнышком, и маленькую черную записную книжку. Тетрадь оказалась дневником. Это я сразу понял, лишь открыв ее. Ненавижу дневники. Подобное жизнеописание кажется мне насильственным актом. Стоит взять в руки толстенькую пеструю тетрадку, как сразу начинаешь представлять себе усредненного человека с усредненно-важными и умными мыслями, понятными только самому бытописателю. Ошибается тот, кто ищет в девичьем дневнике благоухание наивности и непорочности. Такому романтику долго придется продираться через нагромождение пошлостей и банальностей, сдобренных перлами ужасающей поэзии, собранной невесть где. Конечно, в дневнике Роз можно было бы найти и какие-нибудь ответы, но читать все это...
Поэтому я открыл дневник на последней странице и увидел запись, сделанную карандашом на обложке. Это, конечно же, был пример глубокомыслия моей сестрицы:
"Когда я оглядываюсь назад, то вижу свою жизнь, напоминающую многоярусную башню. Каждый этаж – определенный период. И там живут люди, с которыми меня столкнула жизнь. Чтобы встретиться снова, достаточно спуститься на лифте.
Но вот Арчи стоит обособленно. И не только потому, что, встретив его, я перестала замечать других. Беседы с Арчи – это еще и пик моего профессионального мастерства. Говоря с ним, я смогла полностью раскрыться как человек, а такое нечасто случается с тем, кто всю жизнь копается в проблемах других".
Да, Роз всегда видела не проблемы других, а собственное отражение в их глазах. Это было для нее основным стимулом. Поэтому начинала бледнеть и хиреть, оставаясь в одиночестве. Ничто не подогревало ее так, как толпа безумцев, заискивающе смотрящих ей в глаза. Хм... Арчи... Это имя я, по-моему, не слышал. Мне почему-то показалось, что носить его мог бы какой-нибудь карточный шулер. Впрочем, скорее всего это – очередная кличка. По крайней мере, можно догадаться, что это мужчина. Роз пишет "он". И, мужчина, заставивший ее "раскрыться как человека".
Я бросил взгляд на папки в шкафу. Увы, там не было папки под названием "Арчи".
Вздохнув, я опять обратил свой взор к дневниковым излияниям, но тут зазвонил телефон.
Я
Я решил ответить. Во-первых, потому, что мог услышать что-то полезное, а во-вторых, ненавижу бесконечное дребезжание. Ведь есть такие наглецы, что будут без устали набирать номер только для того, чтобы довести человека до белого каления.
– Мне нужна Роз Витан, – безапелляционным тоном заявила трубка. Голос был мужской, и я прямо весь встрепенулся.
– А кто ее спрашивает?
– А разве консультации не анонимны? – поинтересовался нахал. – Я, кажется, имею полное право не называть своего имени. Позовите-ка Роз!
– Ее нет, – не совсем вежливо ответил я и мстительно добавил: – Так что вам придется представиться, чтобы я мог передать.
– Не морочьте голову. Я месяц ждал очереди, и всего лишь хотел уточнить время. Сегодня в три? Так, что ли?
– Я вам не секретарша, – обиделся я. – И вообще, никакого приема не будет, потому что Роз уехала.
– Уехала? – В трубке помолчали. – Вот как. Она уехала. Ей, оказывается, наплевать на надежды больного человека.
– До свидания, – я положил трубку. – Пусть этот идиот ругается без меня.
Но дело было сделано. Мне опять нужно было начинать рассуждения с начала.
Я люблю представлять себя детективом – когда все идет по плану, одно за другим. Но мне совершенно не нравится что-то вспоминать и восстанавливать. Остается утешать себя мыслью, что это была не догадка, а очередной тупик. Я – человек с рассеянным вниманием, не способный к аналитической работе. Полдня торчу в чужом кабинете, а сам прочел едва ли пять строк. Если продолжать в том же темпе, то на изучение материалов я потрачу десять лет. Если, конечно, не появится Роз собственной персоной и не выгонит меня отсюда. Почему я не заманил телефонного клиента? Он мог что-то знать. Теперь-то его уже не вернешь. Я осмотрел телефонный аппарат – определитель номера был отключен. Да, упустил... Я запихнул дневник обратно в ящик стола. Вернусь к нему через пару часов. Надо живому человеку и поесть иногда.
Я уже допивал свой кофе, когда в окно кухни осторожно постучали. Сквозь матовое с разводами стекло я увидел неясный силуэт. Похоже женский. Соседка, что ли, зашла проведать? Но, девица, стоящая на пороге, была мне абсолютно незнакома. Она явно была из свиты Роз. Бесформенная ситцевая юбка до земли, на плечах какая-то зеленая сеть. В ушах болтались деревянные серьги, а шею украшало ожерелье из чьих-то зубов. Очень стильно. Лицо такое узкое, словно состоит из одного только профиля, зато нос будет виден, даже если она повернется спиной.
– Здравствуйте. Роз дома?
Смуглянка завлекающе стрельнула глазками, но тут же опустила их, изображая крайнюю степень застенчивости. Так мог бы кокетничать тапир.
Я зачарованно уставился на два клыка, зазывно торчащих из сексуально приоткрытого ротика. Пока я так потел и столбенел, гостья бесцеремонно отодвинув меня плечом, вошла в дом. Мне оставалось только тихо закрыть дверь и последовать за ней.
Она расположилась лагерем в гостиной. Извлекла из объемистой торбы какие-то пузырьки и принялась красить ногти. Такие длинные острые коготки. Красила она их в черный цвет и была настолько поглощена этим, что меня как бы не замечала. Говорю “как бы”, потому что я заметил быстрый взгляд, брошенный на меня вкось и приглушенный длинными ресницами.