Темный дом
Шрифт:
– Мне всегда везло с командой… если бы не команда, я бы не заработал и половины своего состояния.
Все остановились. Шимченко смотрел вперед: на ветви серого, болезненного вида дерева сидел дятел. Зона снова незаметно переходила в обычный лес, и граница была всего в десяти метрах.
– Там, дальше, – наша новая жизнь. – Сенатор выдержал паузу; теперь голос его окреп, и говорил он словно на митинге. – Новая жизнь и, неизбежно, – очередные ошибки, ведь без них – никак. И, чтобы начать совершать новые ошибки, прежде всего нужно исправить старые.
Помощник сенатора ударил Садовникова финкой с тем же преданным собачьим выражением на лице, с которым он внимал шефу секундой ранее. Сталкер парировал удар машинально. Если бы у него была старая трость, то он бы сломал Филе запястье. Алюминиевой палкой удалось лишь слегка ослабить удар, не позволить лезвию погрузиться в плоть по самую рукоять.
Виталик закричал – так же пронзительно, как в те минуты, когда Ангелина убивала Большого. Затем мальчишка кинулся на Филю. Драться он не умел, но колотил кулаками и царапался столь отчаянно, что свалил помощника сенатора с ног.
– Виталий Всеволодович! – недовольно бубнил Филя, прикрывая голову от града ударов и пряча лезвие ножа так, чтоб мальчишка не поранился. – Ну что ж вы, право, делаете! Будет вам! Ну будет!
Юный Шимченко кричал и бил, как берсерк, на его перекошенных губах выступила пена.
Тогда вмешался сенатор. Он жестко захватил шею сына сгибом локтя, оторвал от Фили.
По земле протянулась цепочка кровавых следов: раненый сталкер уходил, петляя, снова в Зону. За стволами деревьев мелькала его ссутуленная спина.
– Зачем?! – кричал Виталик. – Не убивайте Костыля! Ты ведь обещал, что он будет работать на тебя! Не убивай его!
– Филя! – гаркнул сенатор, продолжая удерживать сына. – Что за понты с ножом? Нельзя было сработать чисто из автомата?
Помощник вскочил, отряхнул со штанин сухую листву.
– Я чисто сработал, шеф! – Он с шумом понюхал лезвие финки, – Мм! Желудочный сок! Костыль с такой раной далеко не уйдет!
– Добей его, олух! – безжалостно распорядился Шимченко.
Филя схватил автомат и кинулся по следам сталкера.
– Не-е-ет! – Виталик отчаянно пытался вырваться из рук отца. – Ты обманул! Ты всегда обманываешь! Не убивай! Костыль, беги! Беги!
– Ты пока не понимаешь! – Дыхание сенатора ожгло Виталику ухо. – Ты всегда был слишком мягкотелым, чтоб это понять! Но ты вырастешь и сможешь понять…
– Нет! Папа, нет! Папа! – Виталик перестал биться, как рыба в сети, и безвольно повис на отцовских руках. – Зачем, папа? – Мальчишка горько расплакался. – Зачем ты такой?
Шимченко поморщился:
– Подбери сопли, юноша! В этом мире либо ты хищник, либо – жертва. И третьего не дано! Выбирай: или ты со мной – хозяин жизни! Или ты тупая бесхребетная овца, которую сожрут с потрохами!
– Нет, папа, – с ненавистью проговорил Виталик. – Ты не хищник. Ты – падальщик хренов.
Сенатор отпустил сына, развернул к себе лицом, крепко встряхнул за плечи:
– Посмотри
– Я выжил в Зоне, – зло проговорил Виталик, – когда ты считал меня мертвым!
– Да, не бывает худа без добра. Эта передряга пошла тебе на пользу – ты возмужал, – признал сенатор. – Ладно-ладно, больше никаких убийств! Отвечаю!
Садовников слышал, как кричит Виталик, призывая его бежать. Он был бы рад припустить со всех ног, но не мог. Филя ударил в середину живота, и нож оставил глубокую рану. Сталкер крепко зажимал ее двумя руками, ощущая, как между пальцами просачивается и утекает жизнь.
От адской боли сводило челюсти, перед глазами висела муаровая пелена. В ушах шумело. Садовников слышал навязчивое «ом-м-м» людей-аномалий, уничтоженных вместе с проклятым особняком, сквозь этот гул доносился взвинченный голос жены: Оксанка, как всегда, за что-то его отчитывала. Впрочем – поделом. Если бы не его дурная голова, всего бы этого не случилось. Где-то неподалеку бубнил басом Большой, и Хыча то и дело оглашал Зону босяцким гоготом. Монотонно хныкала Гаечка, и Садовников запутался: кто из них ранен? Вроде бы – она…
А болит у него.
Только не было слышно больше Старого и Хабардала. Даже находясь на грани смерти, сталкер отчетливо понимал, что теперь они замолчали уже навсегда.
В Зону! Поглубже – в Зону! На одной лишь «чуйке»! Словно раненый зверь, который стремится спастись от охотника в дремучей чаще, но одновременно понимает, что оттуда ему уже не выйти.
Филя преследовал сталкера до полосы серого тумана. Там видимость серьезно ухудшалась, к тому же цепочка кровавых пятен на земле стала прерываться. В то же время на глаза Фили то и дело попадалась трепещущая на ветру «серебряная паутина» и уродливые кляксы вдавленных в землю «плешью» деревьев. «Шевелящийся мох» тянул к помощнику сенатора жгутики, а комья «пуха», которые возникали будто из ниоткуда, из воздуха, так и норовили спикировать за шиворот.
Сначала Филя сбавил ход, а потом в нерешительности остановился. Его окружали мертвые деревья, туман пульсировал, глуша звуки. Он был один, и его окружала таинственная бесчеловечная Зона. С каждым шагом продвижение вперед становилось все опаснее.
Филя лихорадочно размышлял. Взгляд его маленьких крысиных глаз бегал по переплетению похожих на кости мертвецов ветвей, по стволам, обжитым беспокойно дергающимся мхом.
«И чего шеф потащил в Зону меня? – думал он. – Взял бы своего начальника охраны: ведь это Зурабову платят, чтоб он бегал со стволом и отстреливал „куропаток“!»