Темный грех

Олтедж Нева

Чтобы повысить точность выстрела при стрельбе из снайперской винтовки, лучше всего занять устойчивое положение на земле и использовать крепление для сошек в качестве рычага. К сожалению, это не вариант, поэтому приходится импровизировать. Я опускаю левую ногу сошки и упираю ложе винтовки в оконную раму. Ухватившись левой рукой за ножку и раму, чтобы поддержать оружие, я преодолеваю пронзительную боль в раненой руке и встаю на позицию для стрельбы.

Тонна голых лампочек, разбросанных по лужайке сада, не дает особого освещения, но дерево за сценой покрыто ими достаточно, чтобы создать идеальную подсветку, которая дает мне отличный обзор цели. Я навожу прицел на середину

его груди, прямо рядом с бокалом шампанского, который он держит в руках. Затем я медленно начинаю поднимать прицел, позволяя перекрестию скользить вверх и останавливаться на переносице. Я не задерживаю дыхание, сохраняя его в обычном ритме. Вдох. Выдох. Пауза.

Вдох.

Моя цель поднимает свой бокал.

Выдох.

Я нажимаю на курок.

С такого расстояния пуле требуется чуть больше секунды, чтобы достичь цели.

Одна секунда. Меньше, чем требуется, чтобы сделать вдох. Один удар сердца.

Но этого достаточно, чтобы разрушить хрупкую мечту.

Достаточно, чтобы погасить крошечный огонек надежды.

Я опоздал на секунду, чтобы заметить стоящую в толпе женщину с красным шелковым шарфом, завязанным в хвост.

Человек на сцене вздрагивает, а из красной дыры в середине его лба вытекает струйка крови. Он падает назад, растягиваясь на деревянной платформе. Некоторые из людей в толпе падают на землю, как только понимают, что произошло, остальные в истерике разбегаются. Несколько мужчин выхватили оружие и спешат укрыться за столами.

Как обычно бывает у людей, желание спасти себя сильнее, чем потребность помочь другим. Я видел это уже бесчисленное количество раз и находил это довольно интересным зрелищем. Но теперь я не смотрю на людей, бегущих как бездумная орда. Мой прицел направлен на блондинку, взобравшуюся на сцену. Какого черта там делает мой тигренок? Она потеряла свой красный шарф, и ее волосы рассыпались по спине и плечам, когда она опустилась на колени рядом с моей жертвой.

У меня сводит желудок, когда я вижу, как она хватается за переднюю часть пиджака мертвеца и неистово трясет его. Я настраиваю прицел, чтобы приблизить ее лицо. По ее щекам текут слезы, она кричит, боль и горе отражены в ее чертах. Я снова увеличиваю масштаб, фокусируясь на ее рте, и винтовка едва не выскальзывает у меня из рук. Я слишком далеко, чтобы услышать ее мучительные крики, но все равно чувствую, как они отдаются эхом в моих ушах и клокочут в груди, разрывая меня изнутри. Мои легкие сжимаются; я задыхаюсь, но воздуха нет. Меня засасывает в вакуум, и я застываю в доли секунды, в тот момент, когда понимаю, что она говорит.

Папа!

ГЛАВА 22

Почему-то я ожидала, что в день похорон отца пойдет дождь. Как это было, когда мы хоронили Элмо. И маму. Странно стоять на кладбище и смотреть, как гроб опускают в землю в такой прекрасный солнечный день.

Зара рядом со мной, сжимает мою руку в своей так сильно, что я боюсь, она сломает мне пальцы. У нее с отцом никогда не было хороших отношений, но его смерть потрясла ее сильнее, чем я могу предположить. Слава Богу, я отправила ее домой до того, как все улеглось в ту ночь.

Когда я поднимаю глаза от гроба, мой взгляд падает на человека в тюремной форме, стоящего напротив меня по другую сторону могилы. Два охранника стоят по бокам от него, хотя его руки скованы наручниками. Я не видела нашего сводного брата более десяти лет, и если

бы я проходила мимо него на улице, то не уверена, что узнала бы его.

У Массимо, которого я помню, были волнистые темные волосы, зачесанные на затылок, с несколькими неухоженными прядями, которые всегда норовили упасть на чисто выбритое лицо. Он был высоким и атлетически сложенным, но не слишком мускулистым. Мама как-то сказала мне, что девушки, которые крутились вокруг него, часто шутили, что ему следует уйти из Cosa Nostra и стать моделью, украшая рекламные щиты и обложки модных журналов.

Человек, который отвечает на мой взгляд, не имеет ничего общего с тем молодым человеком, которого я помню. У его одежды короткие рукава, открывающие множество темных татуировок, покрывающих его руки, кисти и даже пальцы. Первые две пуговицы на его рубашке расстегнуты, и я вижу, что, помимо шеи, татуировками усыпана и грудь. Его волосы полностью сбриты, но щетина покрывает нижнюю часть челюсти. С тех пор как я видела его в последний раз, он почти удвоил свой вес — сплошные мускулы. Если бы не его глаза — черные и расчетливые, какие я помню, — то подумала бы, что они привезли не того заключенного.

Я не ожидала, что он придет сегодня. Когда умерла мама, ему не разрешили присутствовать на ее похоронах, поэтому я предположила, что он не придет и на папины. Странно, что я всегда думала о Лоре как о нашей "маме", а не как о мачехе. Но у меня не так много воспоминаний о Массимо, и он всегда оставался для меня "сводным братом".

Когда кладбищенские смотрители начинают присыпать гроб землей, Массимо подходит ко мне, не сводя с меня глаз. Его охранники внимательно следят за ним.

— Карапуз, — говорит он, останавливаясь передо мной. Даже голос у него другой — более глубокий, хрипловатый.

Я прикусываю нижнюю губу, не зная, обнять его или сделать шаг назад. В последний раз я видела его в пять лет, и даже тогда он казался грозным и каким-то отстраненным. Прошло столько времени, что я уже не уверена, знаю ли я, кто он такой. Он качает головой в сторону, и уголок его губ наклоняется вверх, точно так же, как это было, когда он ловил меня в детстве, когда я пробиралась на кухню. Это одно из немногих ясных воспоминаний о нем.

Я тяжело сглатываю, пытаясь сохранить самообладание, затем делаю шаг и обхватываю его руками.

— Привет, Массимо.

— Пойдем, приятель, — кричит один из охранников, дергая Массимо за руку.

Наш сводный брат делает шаг назад, вырываясь из моих рук.

— Нам нужно поговорить.

Я киваю.

— Мы придем завтра.

— Только ты, Нера, — говорит Массимо, а затем его взгляд переходит на Зару.

Моя сестра все это время стоит неподвижно, ее глаза прикованы к земле, она избегает смотреть на нашего сводного брата. Должно быть, ей не по себе, когда она впервые видит Массимо. Заре не было и четырех, когда его отправили в тюрьму, так что она наверняка чувствует себя так, словно встречает незнакомца.

Массимо поднимает скованные наручниками руки и слегка проводит тыльной стороной пальцев по щеке Зары.

— Привет, Захара. — Его голос странно звучит, когда он произносит это. Мягче. Почти как раньше.

Моя сестра просто смотрит в пол, ее тело напряжено. Костяшки ее пальцев почти побелели, когда она вцепилась в подол блузки. Массимо убирает руки с лица Зары, а затем уходит, и охранники следуют за ним.

— Захара? — Я поднимаю бровь.

Никто не называет мою сестру полным именем. Когда она была маленькой, она не могла произнести это имя, поэтому называла себя Зарой, и это прижилось. Сомневаюсь, что кто-то в Семье вообще помнит ее настоящее имя.