Темный инстинкт
Шрифт:
За чернильно-черной стеной леса приветливо мелькнули оранжевые огоньки, и вот машина остановилась у невысокой чугунной ограды. На этот раз Файруз собственноручно открыл кованые ажурные ворота и загнал «Хонду» на подстриженную лужайку. За соснами виднелись контуры массивного дома с ярко освещенной стеклянной верандой.
— Марина Ивановна, наверное; уже отдыхает, думаю, увидитесь с ней завтра. Я провожу вас в вашу комнату, там все приготовлено, — секретарь повел их к дому.
И тут из кустов им навстречу с придушенным глухим рычанием
— Мандарин, пошел прочь! Егор, да убери же его немедленно! — закричал Файруз. — Егор, ты слышишь меня?! Мандарин, фу! Назад, я кому сказал!
Существо по имени Мандарин оказалось бультерьером, нацелившимся прямо на ноги Мещерского. Тот ойкнул и трусливо ретировался к машине.
Следом за собакой из кустов появился молодой человек в синем фланелевом спортивном костюме «Рибок», облегавшем его крепкую фигуру точно лайковая перчатка.
Он наклонился и схватил бультерьера за ошейник.
— Спокойно, свои. Проходите, он вас не тронет.
— Вот, Егор, пожалуйста, познакомься, — Агахан назвал имена приятелей.
— Шипов Георгий, — буркнул парень. Он держал рвавшегося бультерьера, поэтому руки не подал.
— Вы брат Андрея Шипова? — спросил Мещерский, с любопытством оглядывая незнакомца: надо же, у странного существа, поющего женским голосом, — вполне нормальный брат. Юный, правда, щеки вон еще по-мальчишески розовые, гладкие, однако плечи ого-го, будущего атлета, грудь в буграх накачанных мышц, стрижка — светлый бобрик, и глаза — холодноватые, слишком близко посаженные, что немного портило черты его в общем-то красивого и по-настоящему мужественного лица.
— Брат. А вы кто Марине — дальние родственники?
— Знакомые, — ответил Кравченко. — Послушайте, Георгий.., это в честь Победоносца имя-то у вас?
— В честь Жукова Георгия Константиновича. Маршала Советского Союза.
— А, похвально. Собачка какая злая, а? Кобелек породистый Сколько ему?
— Полтора года.
— Призы будете брать.
— Надеемся, — на лице Шипова-младшего появилось что-то вроде бледной улыбки.
— Егор, ты не поверишь, мы оказались свидетелями убийства! — с жаром возвестил секретарь Зверевой. — Пойдем, проводим гостей в дом. Я тебе по дороге все расскажу.
Марина Ивановна у себя?
— Да. У нее голова болит. Таблетки горстями глотает.
— Поди скажи, что все в порядке, они приехали. Нет, подожди, лучше я сам. Андрей?
— В душе, кажется. Я его позову. Потом.
— А остальные?
— Кто где, — Шипов неопределенно пожал плечами.
— Ну хорошо. Надо немедленно насчет ужина что-то сообразить.
— Тетя Шура телевизор смотрит. Я сейчас ей скажу. , — Будь добр. Проходите, проходите, Вадим, Сергей, не стесняйтесь. Вещи я отнесу наверх. Куртки можете оставить в холле. Вот так.
— Мы бы хотели сегодня же переговорить с Мариной Ивановной, — сказал Мещерский. — Вы понимаете, мы приехали специально для того, чтобы…
— Я
Мещерский так вымотался за этот длинный день, что ему даже не хотелось разглядывать дачу мировой знаменитости — к черту, если Зверева их сегодня не примет, тем лучше. И вообще вся эта история с бабкиными «предчувствиями», дурацкими снами, их с Кравченко приездом — неизвестно зачем в совершенно незнакомое место к совершенно чужим людям — показалась ему глупейшей авантюрой. «Вадька насчет оплаты пока ни слова не спросил, и я тоже. Но если она нас каким-то образом нанимает, то ведь надо как-то.., черт, неудобно! Пусть это он спрашивает».
А о трупе на обочине шоссе он вспоминал все с той же брезгливостью, к которой теперь еще примешивалось и раздражение: столько времени потеряно. И ради чего?
Какое к ним это имеет отношение?
Из глубины дома донеслись звуки рояля. Кто-то наигрывал мелодию из «Шехеразады» Римского-Корсакова — подбирал по слуху и ошибался. Мещерский вздохнул: что ж, к музыке в этом доме, видимо, придется привыкать.
Комната, куда привел их Файруз, располагалась на втором этаже в конце длинного коридора, застеленного синей бельгийской дорожкой.
— Уютно, евродизайн, — Кравченко отодвинул зеленую штору и выглянул в темное окно. — Ну и что будем делать дальше?
Однако «дальше» делать ничего не пришлось. Агахан сообщил, что Марина Ивановна чрезвычайно рада их приезду, но просит ее извинить — приняла таблетку и уже в постели.
От предложенного ужина приятели скрепя сердце вежливенько отказались: час ночи, пора хозяевам и покой дать. Лицо Кравченко при этом выражало неподдельное Страдание, но держался он просто героически.
— Если хотите, я могу вас завтра разбудить, — предложил Агахан. — Завтракаем мы в девять.
— Не беспокойтесь, мы сами, — Кравченко улыбался. — Кто рано встает, тот…
— Долго живет, — донеслось с порога. Они обернулись и увидели молодого человека в синем махровом купальном халате: невысокого, хрупкого, чем-то смахивающего на Киану Ривза из «Маленького Будды» и одновременно на Георгия Шипова. — Здравствуйте, с приездом. Вы — Сергей, — он крепко пожал руку Мещерскому. — Видите, я угадал. А вы Вадим. Очень приятно. Андрей. — И он подал Кравченко влажную после купания ладонь.
И голос его, хотя и несколько высокий, но вполне мужской, — и это дружеское рукопожатие произвели на приятелей весьма благоприятное впечатление. Мещерский, например, вообще готовился узреть в лице Андрея Шилова нечто уж совсем женоподобное — трансвестита какого-нибудь. Но все оказалось вполне в рамках приличия.
— Ты, Агахан, лучше потрудись меня разбудить пораньше, а ребятам дай поспать с дороги, — усмехнулся Шипов. — Сергей, Марина Ивановна просила меня узнать, как здоровье Елены Александровны?