Темный карнавал (сборник)
Шрифт:
Снова четыре утра. Пишущая машинка постукивает под твоими пальцами, и тут раздается звонок в дверь. Ты поднимаешься и в полной тишине предрассветного часа идешь открывать.
Издалека, на другом конце Вселенной раздается ее голос:
— Привет, Роб. Это Энн. Только что встал?
— Да. За последние несколько дней ты первый раз пришла ко мне, Энн.
Ты открываешь дверь, и Энн, благоухая, проходит вслед за тобой.
— Я устала от Майка. Он мне надоел. Мне нужна хорошая доза Роберта Дугласа. Я в самом деле устала,
— Похоже на то. Сочувствую.
— Роб…
Пауза.
— Что?
Пауза.
— Роб… может, уедем с тобой завтра? То есть… сегодня… сегодня после полудня. Куда-нибудь к морю, будем лежать на солнце и просто загорать. Мне это необходимо, Роб, крайне необходимо.
— Что ж, понимаю. Конечно. Да. Да, черт возьми!
— Роб, я люблю тебя. Мне бы только не хотелось, чтобы ты писал этот проклятый роман.
— Если б ты рассталась с этой бандой, я бы бросил роман, — говоришь ты. — Но мне не нравится, что они с тобой сделали. Майк рассказывал тебе, что он со мной вытворяет?
— А что он с тобой вытворяет, дорогой?
— Он пытается пустить мне кровь. Я имею в виду буквально. Ты же знаешь, что такое Майк, Энн. Малодушный и трусливый тип. Бернц тоже, коли на то пошло. Я таких навидался: грубость у них прикрывает трусливые потроха. Майк не хочет меня убивать. Он боится убивать. Он думает, что сможет меня запугать. Но я иду напролом, потому что знаю: у него кишка тонка, чтобы довести дело до конца. Он скорее согласится, чтобы его привлекли к суду, чем отважится на убийство. Я знаю Майка.
— А меня ты знаешь, дорогой?
— Думаю, да.
— Хорошо меня знаешь?
— Неплохо.
— Я могла бы убить тебя?
— Не посмеешь. Ты любишь меня.
— Себя я тоже люблю, — промурлыкала она.
— Ты всегда была странной. Никогда не понимал, да и сейчас не могу понять, что тобой движет.
— Инстинкт самосохранения.
Ты предлагаешь ей сигарету. Энн так близко от тебя. Ты с удивлением качаешь головой:
— Однажды я видел, как ты отрываешь мухе крылышки.
— Это было интересно.
— А ты в школе не препарировала котят в бутылке?
— С большим удовольствием.
— А ты знаешь, что с тобой делают наркотики?
— Они доставляют мне огромное удовольствие.
— А как насчет этого?
Вы так близко друг к другу, что стоит тебе сделать одно лишь движение — и ваши лица встречаются. Ее губы все так же хороши. Теплые, подвижные и мягкие.
Энн слегка отстраняется от тебя.
— Это тоже доставляет мне удовольствие, — говорит она.
Ты прижимаешься к ней, ее губы вновь приникают к тебе, и ты закрываешь глаза…
— Черт! — вскрикиваешь ты, отпрянув.
Ее ноготь впился тебе в шею.
— Прости, дорогой. Я сделала тебе больно? — спрашивает она.
— Всем хочется поучаствовать в этом спектакле, — говоришь ты. Достаешь свой любимый флакончик и вытряхиваешь пару пилюль. —
— Прости, я забылась, — говорит она.
— Я польщен. Но если такое происходит от одного поцелуя, ты превратишь меня в кровавое месиво, если я пойду дальше. Подожди.
Еще пластырь на затылок. И снова целоваться.
— Тише едешь, дальше будешь, детка. Мы поедем на пляж, и я прочту тебе лекцию о вреде общения с Майклом Хорном.
— Что бы я ни говорила, ты все равно продолжишь писать свой роман, Роб?
— Все уже решено. Так на чем мы остановились? Ах да.
Снова губы.
Чуть за поддень ты останавливаешь машину на вершине залитого солнцем обрыва. Энн бежит впереди, спускаясь по дощатой лестнице: двести ступенек вниз, под обрыв. Ветер развевает ее отливающие бронзой волосы, она такая хорошенькая в этом голубом купальнике. Ты задумчиво спускаешься вслед за ней. Вы остались одни, вдали от всего. Города исчезли из вида, на шоссе ни души. Пляж внизу в складках набегающих волн широк и пустынен, прибой накатывает и омывает огромные гранитные плиты. Слышатся крики морских птиц. Ты смотришь на Энн, идущую впереди. «Маленькая глупая девочка», — думаешь ты о ней.
Вы медленно прогуливаетесь, взявшись за руки, пропитываясь солнцем. Тебе кажется, что на какое-то время все стало чистым и добрым. Вся жизнь обрела чистоту и свежесть, даже жизнь Энн. Тебе хочется говорить, но твой голос звучит странно в этой соленой тишине, да и язык все еще побаливает после укола острой вилки.
Вы подходите к кромке воды, и Энн что-то поднимает с земли.
— Ракушка, — говорит она. — Помнишь, как в старые добрые времена ты нырял в резиновой маске и с трезубцем?
— Старые добрые времена.
Ты вспоминаешь ушедшие времена, Энн, себя и как у вас все хорошо получалось вместе. Как вы ездили на море. Ловили рыбу. Ныряли. Но даже тогда она была странным созданием. Ей совсем не жаль было убивать омаров. Она с удовольствием их потрошила.
— Ты всегда был таким безрассудным, Роб. По правде, ты и сейчас такой. Нырял за морскими ушками, хотя эти раковины могли поранить тебя — и серьезно. Они же острые, как бритвы.
— Знаю, — отвечаешь ты.
Энн отшвыривает ногой ракушку. Та шлепается возле сброшенных тобой ботинок. Возвращаясь, ты обходишь ее, чтобы не наступить.
— Мы могли бы быть счастливы, — говорит она.
— Приятно думать, что это так, да?
— Мне бы хотелось, чтобы ты изменил свое решение, — продолжает она.
— Слишком поздно, — отвечаешь ты.
Она вздыхает.
На берег накатывает волна.
Тебе не страшно находиться здесь вместе с Энн. Она ничего не может тебе сделать. Уж с ней-то ты справишься. В этом ты уверен. Нет, это будет приятный, ленивый денек, без приключений. Ведь ты начеку, готов к непредвиденному.