Шрифт:
Часть 1 Пауки и медведи
Глава 1 Тень
Где-то. Примерно двадцать лет назад
Темный силуэт отбрасывает тень на каменный пол древнего храма. Фигура величественна. Как только ее обладатель вторгся в наполненный запахами благовоний и горящих сухих трав зал, собравшиеся смолкли, склонив в почтении головы, на которые были наброшены капюшоны. Никто не смел поднять глаз на вошедшего. Главный жрец сцепил пальцы в замок и опустился на колени.
–
Фигура затряслась перед жрецом. Бархатный, ложный в своей радушности смех, раскатами прогремел в зале, заставив священнослужителей болезненно вздрогнуть как от удара хлыста.
– Не корите себя, Гелиодор. Вы сделали что могли. Ведь так?.. – вкрадчиво поинтересовался силуэт. Гелиодор продолжал рассматривать стертую плитку под коленями. Он знал, что каков бы ни был ответ, его судьба уже решена.
– Да, повелитель. Я сделал все что мог…
Фигура удовлетворенно кивнула. В пламени сотен горевших свечей сверкнуло лезвие меча. Последнее, что увидел перед своей смертью жрец, были его собственные расширенные от страха глаза, отражение которых поймало зеркало стали.
Москва, 2022 год
– Мама! – прокричала я. Тонкая ночная рубашка липла к влажной от холодного пота спине. Меня трясло. Волосы спутанным полотном разметались по плечам. За закрытой дверью раздалось топанье. Дверь со скрипом распахнулась, и в мою спальню вошла мама. На ее лице застыла смесь беспокойства и недовольства.
– Мам, прости, приснился кошмар… Я невольно позвала тебя, уже все хорошо, – поторопилась заверить маму, что волноваться не о чем. Ей ни к чему лишние тревоги. Мама, перекинув через плечо кухонное полотенце в мелкую клетку, что она держала в руках, устало спросила:
– Снова пауки?
Если бы. Я уже знаю, как с ними бороться во сне. Взять в руку, преодолев судорогу страха, и крепко сжать. После этого обычно просыпаюсь. Успеваю до того, как эти восьмилапые чудовища оплетут пространство вокруг меня тонкой, но прочной, неестественно прочной, паутиной. Я покачала головой, отрицая очевидное предположение мамы.
– Медведи?.. Забралась на дерево, а он полез за тобой? – в голосе мамы звучали сочувствующие ноты. Она знала, что, если мне снятся пауки – значит, состояние моей нервной системы оставляет желать лучшего. Ну а ежели вместо пауков меня преследуют огромные бурые медведи… То, вероятно, дочь на грани нервного срыва. Я вновь мотнула растрепанной головой. Услышав, как мама обреченно вздохнула, смиряясь с мыслью о том, что от меня ей внятного ответа не добиться, она вытерла руки о фартук, и пригладила выбившиеся каштановые пряди. Я с интересом проследила за этим движением. Руки, которые выдавали немолодой возраст, были усыпаны пигментными пятнами. С каждым годом пятен становилось все больше. Маленькие коричневые созвездия. Пальцы с короткими ногтями пробежались по волосам. Серебра в каштановом цвете тоже прибавилось.
– Все, вставай. Ты так и будешь до обеда валяться. Какао сварю. Яичницу будешь? – деловито осведомилась мама. Мне оставалось только обрадованно закивать. Если бы не сон, я бы сказала, что суббота начиналась чудесно.
Лениво потянувшись и борясь с зевотой, я пыталась не глядя надеть тапочки. Но, увы, мои босые подошвы нашли под собой лишь пушистый ворс. Мягкую постель покидать не хотелось. Солнечные лучи пробивались сквозь серые шторы, и, скользнув по краю моей
Наверное, поставить мою кровать у окна являлось не лучшей идеей, но в то же время, мне нравилось иногда, когда проснусь среди ночи, чуть раздвинуть портьеры и подглядеть за ночным миром. В сумраках все выглядит иначе. Неприглядные здания начинают привлекать внимание горящими окнами, деревья отбрасывают причудливые тени, а птицы, словно небрежный мазок художника, черными пятнами летят в облаках. Разве ночь не прекрасна?
– Сара! Какао готово! – раздался мамин окрик с кухни, заставивший меня вздрогнуть. Ее голосовым связкам, позавидовал бы, наверное, тот покойный генерал. С детства разговоры на повышенных тонах пугали меня, а теперь мне некомфортно даже тогда, когда рядом кто-то громко разговаривает. Мои руки машинально потянулись к белому флисовому халату с сердечками. Не удержавшись, я прижала его к лицу, уткнувшись в мягкую ткань. Халат пах свежестью, какую может придать вещи только стирка. Легкий аромат лимона защекотал ноздри. Всунув ноги в удобные тапочки и облачившись в халат, я прошаркала на кухню, зевая во весь рот.
В нашей просторной кухне было светло. Солнце залило поверхность стола желтым светом, занавески, чистые и выглаженные, струились красивыми складками, подрагивая от ветра из приоткрытого окна. Обманчивое тепло осени в этот раз не наступило. Сентябрь ворвался с первых дней календаря, обрушив на москвичей холод и заставив их мгновенно забыть о жарком лете. Мне захотелось поплотнее закутаться в уютный флис.
Мама громко расставляла тарелки на старом деревянном столе. Скатерть использовалась только по праздникам, поэтому фарфор с характерным звуком прилипал к прозрачной плотной пленке, которая защищала поцарапанную столешницу. Я избегала касаться силиконовой скатерти руками. Задумаешься, положишь на нее руки, а потом она с противным чваканьем лениво отпускает твою кожу. Я поежилась, вспомнив это липкое ощущение.
– Ты чего дрожишь? Сейчас окно закрою, – засуетилась мама, уже успевшая развернуться к окну.
– Не надо, – с моих губ сорвалась тщетная попытка остановить маму.
– Как не надо? Опять заболеешь, будешь неделю с температурой валяться, как в тот раз, – пробурчала женщина, подарившая мне жизнь. – Оно тебе надо? – задала чисто риторический вопрос мама и повернула ручку на оконной раме.
– Нет… – грустно вздохнув, со смирением ответила я. Хотя нужно отметить мамину правоту – отопления еще не дали, и в толстых стенах дома царил промозглый холод. Но я не из теплолюбивых. Должен быть баланс: если топят батареи, то открываю окно. А раз радиаторы оставались ледяными, то и спорить тут нечего.
Я втянула носом аромат какао. Мама заметила это и протянула:
– Корицу не добавляла, я запомнила, после твоей недавней истерики…
Кровь прилила к щекам и мои прохладные ладони их накрыли. Мне было до сих пор стыдно за случай в августе, но… истерикой назвать мои слова о том, что я не буду пить какао с корицей, было нельзя. Плакала у себя в комнате я уже совсем по другой причине. Мамин комментарий остался без ответа. Да и смысла отстаивать свою правду я не видела. Иначе, на меня падут обвинения в неуважении к родной матери. Доводы о том, что ее дочь уже не маленькая девочка, двадцать пять – вполне уже взрослая женщина, непременно потерпели бы фиаско.