Темный мир

Лазарчук Андрей Геннадьевич

Утром связь восстановилась, и нас забрал вертолет. Все- таки они иногда прилетали…

И вот сейчас я ходил в тот самый подвал и приносил требуемые кости, и подвал иногда становился тем, где Волков держал нас в заложниках, а иногда — волчатником с клетками, тоже полными костей.

Но иногда это вдруг оказывался зеленый шатер в Веси- алюэ, и я слышал другое пение, а в просветах ветвей плыли другие облака. И мне казалось, что вот это-то и есть подлинное, неподдельное, настоящее… Место, где нет времени… однако все равно приходилось возвращаться в подвал за костями, пыльными, сухими, почти картонными — если бы не костяной шорох и перестук, сопровождавшие каждое мое движение..

Потом мне

сказали: ты пей, пей. Передо мной была прозрачная деревянная чашка с молоком, как бы висящая в воздухе. И лишь много времени спустя я увидел руку, а потом лицо. Это была Ирина Тойвовна. И ничего не говори, добавила она молча, ты пока не сможешь. Спи.

И я уснул, и во сне встретил Маринку — и сквозь ее лицо вдруг проглянуло то, что я увидел за миг до взрыва. Надо было проснуться, но не было сил. Тогда я сказал, что мне плевать, какая она есть, все равно она мне как сестра, вот.

А когда я проснулся снова, был какой-то гомон, суета, рев моторов и громкие крики, и меня куда-то несли на носилках пацаны в эмчеэсовской форме. Я попробовал сесть, но мешал ремень, охватывающий грудь.

— Лежи, лежи, — сказали мне. — Пока доктор не осмотрит, считаешься тяжелым.

— Что случилось? — спросил я.

— Угорели, — сказал тот, который шел в ногах и которого я видел. — Хорошо, никто не насмерть. Собаке спасибо скажите, выволокла вас…

Я повернул голову набок. Отдалось дикой болью. Место мне было совсем незнакомым, диким и заброшенным. Но у заросшего забора стояла Лиля, опустив длинные, почти до колен, руки, а рядом с нею — огромная собака самого страшного вида. Хукку, вдруг вспомнил я. И тут же, как бы в пробоину, проделанную собачьим именем, сунулось: как я во сне или в видениях много раз слышал пение — странное, с чуждыми, инопланетными какими-то гармониями, без слов или со словами, не похожими на слова…

— Лиля, — позвал я, но она не услышала. Слишком все шумело вокруг.

Меня погрузили в вертолет — в большой, как сарай, Ми-8. Я некоторое время недоумевал, почему за мной одним прислали такой большой вертолет. Но минут через десять принесли сразу двое носилок, и на одних лежала Аська, а на других — Патрик. Обе, кажется, были без сознания. Им быстренько подключили капельницы… На следующих носилках оказался Артур, вроде бы в сознании, но ни на что не реагирующий. А на следующей паре — Шарп и Вика. Шарп, кажется, был самый тяжелый — голова его бессильно болталась, пока его носилки закрепляли на кронштейнах. Потом погрузили Джо- ра — и Хайяма! Джор даже помахал мне рукой. А потом без носилок, просто придерживая под руки, привели Сергея Рудольфовича. Он уселся на откидывающуюся табуретку и обхватил голову руками. И мне казалось, что сейчас должны принести кого-то еще, но нет — запрыгнули спасатели, дверь закрылась, вертолет завибрировал, винты засвистели…

— А где Маринка с Валей? — вспомнил вдруг я. И снова попытался вскочить.

— Их раньше увезли, — сказал врач, который как раз ко мне подошел. — Две девочки, да? Их первыми отправили.

— Тяжелые? — спросил я.

— Вряд ли. Особо тяжелых не было. Считайте, легко отделались. На таком пожаре — почти без ожогов…

— А что горело? Ангар?

— Какой ангар? Сарай, где вы заночевали… А почему ты спросил про ангар?

— А разве?.. Мне какие-то сны снились… там был ангар…

— …и корабль пришельцев, — подхватил врач. — Зона, — добавил он. — Тут чего только не увидишь.

(Как среди нас оказался Шарп — единственный посторонний? Не знаю. Но, наверное, кто-то за него очень сильно просил. Я даже догадываюсь кто… А может, я все-таки про него ошибся. Или он зачем-то нужен ведьмам. Маринка вот думает, что сумела очистить его душу; но, по-моему, она ошибается. Не знаю, не знаю, не

знаю…

И еще про Маринку. Я уверен, что она помнит.Если не все, то многое. Но она молчит. Молчит упорно, делая вид, что вообще ничего не случилось. Это понятно, потому что я примерно представляю, что она испытывает, — после того, как ее использовали и выбросили. Как… промокашку. Это не просто унижение, это гораздо хуже. Это почти как бесполезная смерть. Я с Маринкой даже не пытался разговаривать на эту тему. Но я чувствую. Ятеперь много чего чувствую…

Да, и еще — про Артура. Я его спросил недавно, что такое шиба, и он тут же спросил, почему я спрашиваю, и оказалось, что его несколько дней мучает это слово, значения которого он не может вспомнить, а что-то внутри его подсказывает, что это очень важно. Я понял, что он не врет. А что тогда случилось, действительно ли он хотел заполучить толику знаний Волкова или просто блефовал, затягивая время… уже не узнать. Ну и ладно.)

Вот, собственно, и все. По официальной, если можно так выразиться, версии — мы откуда-то возвращались, началась гроза, мы укрылись от дождя в заброшенном сарае, задремали — а в сарай возьми да и ударь молния. Сергею Рудольфовичу, конечно, влетело по самое не могу, потому что положено, но с работы его не уволили — ну, не властен еще человек над молниями. Главное, все живы, а что у некоторых в мозгах вышло легкое перепутывание — так опять же силы природы тому виной, а не человеческий фактор. И я бы, наверное, как и все, поверил бы всему этому, — но однажды — еще там, в эмчеэсовском госпитале (они на нас попутно еще и тренировались каждый день, трудолюбивые такие ребята) — посмотрел в зеркало и не узнал себя. И тут же что-то защелкало в мозгах… а потом я прочитал свой дневник и послушал свой диктофон. И посмотрел снимки. И тогда стал расспрашивать ребят…

Я думаю, что все, что происходило с нами и что я описал, — правда. Вот просто тупая однозначная правда. Нуда, многие из нас забыли почти все. Бывает. Я тоже постепенно забываю.

Единственное, что меня мучает, — это Илья. Его никто не помнит, кроме меня. Я даже по телефонным базам пробивал — Илья Кашин. Таких нашлось аж четверо, но никто не подходил по возрасту. В общем… помните, когда я вдруг превратился в Волкова, а сам оказался в клетке? Помните? Так вот…

Нет. Пусть эти мои догадки пока остаются моими догадками. Потому что, боюсь, еще ничего не кончилось. А мне надо иметь хотя бы один, хотя бы самый завалящий козырь в рукаве. И еще: как только я начинаю задумываться над этим, меня охватывает какой-то темный тянущий ужас, и уже никаких мыслей нет, и… в общем, я понимаю, что во всем этом остается что-то недоразгаданное.

Пусть пока так и остается.

Больше мне рассказывать вроде бы нечего. Сегодня двадцатое августа. Закрываю последнюю тетрадь и кладу в стол. Может быть, скоро я открою ее и буду читать как дикую фантасмагорию.

Р.Б. Созвонился с Ладиславом. Он существует. Он меня помнит. Я спросил, можно ли ознакомиться с «костяными рунами». Сказал, что да. Завтра на пару дней смотаюсь в Петрозаводск. Зачем мне это, сам не знаю. Но раз организм вспомнил про них, значит, это для чего-нибудь ему нужно.

Р.Р.Б. Сегодня двенадцатое октября. Жарко. Лето реально сползло с июня на октябрь. Несмотря на преждевременное и несчастное завершение экспедиции, нам назначили проведение нескольких научных конференций — типа давайте, ребята, покажите класс: как на неполных и непроверенных данных строить логичные модели. Мне-то вообще было лучше всего, у меня имелось хоть всего одно описание жилого дома и хозяйственного двора, но более чем полное. Так что мой доклад и презентация имели заслуженный успех.