Тёмный мир

Каттнер Генри

Это было тело Ганелона — теперь в этом не было сомнений. Эдвард Бонд вновь был на Земле, на своем старом месте, но его память все еще находилась в моем мозгу, так что у него и у меня была одна душа. А Ганелона не было вовсе, за исключением редких моментов, когда воспоминания, которые принадлежали мне — мне? — по праву, вытесняли Эдварда Бонда.

Я ненавидел Ганелона. Я презирал все его мысли и его самого. Моя фальшивая память — наследство Эдварда Бонда — была сильнее, чем память Ганелона. Я был Эдвардом Бондом — стал им сейчас!

Заботливый нежный голос Медеи прервал мои размышления, повторив вопрос.

— Ты

помнишь меня, лорд Ганелон?

Я повернулся к ней, чувствуя, что поток мыслей и чувств, боровшихся во мне, делает выражение моего лица смущенным.

— Меня зовут Бонд, — упрямо сказал я ей.

Она вздохнула.

— Ты вернешься, — проговорила она. — Это займет время, но Ганелон вернется к нам. Когда ты увидишь знакомую тебе обстановку, знакомую жизнь в Темном Мире, жизнь Совета, двери твоего рассудка опять раскроются. Я думаю, ты вспомнишь еще немного ночью, на Шабаше.

Внезапно ее красные губы улыбнулись почти угрожающе.

— С тех самых пор, как я отправилась в мир Земли, ни разу не было Шабаша, — продолжила она. — А это очень долго. Потому что в Кэр Ллуре есть тот, кто уже зашевелился и жаждет своей жертвы.

Она испытующе поглядела на меня, и зрачки ее сузились.

— Ты помнишь Кэр Ллур, Ганелон?

Прежнее болезненное чувство ужаса волной прокатилось по мне при упоминании этого загадочного названия.

Ллур... — Ллур! Темнота — и что-то, шевелящееся за золотым окном. Что-то слишком чужое, чтобы ступать по той же земле, по которой ступает человеческая нога, что-то такое, чего вообще не должно было существовать, пока люди живы. Ступая по той же земле, живя вместе с ними, это что-то отрицало людей! И все же, несмотря на мое отвращение, Ллур был мне ужасно близок!

Я знал! Я вспомнил!

— Я ничего не помню, — коротко ответил я. Потому что именно в эту минуту я понял, что надо быть осторожным. Я не мог доверять никому, даже самому себе — и я понимал, что не должен был этого показывать. Пока я не уяснил, чего они хотят, чем угрожают, я должен был держать про запас это единственное оружие, которое было в моем распоряжении.

Ллур! Мысль о нем... — это укрепило мое решение. Потому что в туманном прошлом Ганелона между ним и Ллуром существовала страшная связь. Я знал, что они пытаются толкнуть меня на полное соединение с Ллуром — и я знал, что даже Ганелон боялся этого. Я должен притворяться еще более невежественным, чем я есть, пока все это не прояснится в моей памяти.

Я вновь покачал головой.

— Я ничего не помню.

— Даже Медею? — прошептала она и подошла ко мне плавной походкой.

В ней действительно было что-то колдовское. Мои руки приняли эту алую и белую мякоть, как будто они были руками Ганелона, а не моими. Но губы, ответившие на яростный поцелуй, были губами Эдварда Бонда.

— Даже Медею?

Эдвард Бонд или Ганелон — какая мне была разница? В эту минуту никакой. Но прикосновение алых губ вызвало перемену в Эдварде Бонде. Какое-то странное, слишком странное чувство зашевелилось в нем — во мне. Я держал в объятиях ее прекрасное и податливое тело, но что-то чужое и неизвестное поднималось во мне при этом прикосновении. Было ощущение, что она сдерживала себя, сдерживала от... от демона, демона, который владел ею — демона, который старался вырваться!

— Ганелон!

Дрожа,

она прижала ладони к моей груди и внезапно оттолкнула меня и вырвалась. Крохотные капли пота появились на ее лбу.

— Достаточно! — прошептала она. — Ты знаешь?

— Что, Медея?

И теперь неописуемый ужас появился в ее пурпурных глазах.

— Ты забыл, — продолжала она. — Ты забыл меня, забыл, кто я такая, что я такое!

6. ПОЕЗДКА В КЭР САЙКИР

Позже, в покоях, принадлежавших Ганелону, я ждал часа Шабаша. В ожидании я, не останавливаясь, ходил взад и вперед по комнате. Ноги Ганелона мерили шагами комнату Ганелона, но человек, который ходил по комнате, был Эдвард Бонд. С удивлением я подумал о том, как воспоминания другого человека, наложенные на мозг Ганелона, переменили его.

Подумал о том, смогу ли я теперь вообще когда-нибудь быть уверенным, кто я на самом деле? Теперь я ненавидел Ганелона и не доверял ему. Я должен был знать больше, чем думали о моих знаниях те, кто окружал меня, иначе — я понимал — что и Ганелон, и Бонд могут погибнуть. Медея ничего не скажет мне; Эдейри тоже ничего мне не скажет. Матолч может сказать мне много, но он солжет.

Я почти не осмеливался ехать с ними на Шабаш, который, думал я, будет Шабашем Ллура, из-за этой ужасной связи между ним и мной. Будут принесены жертвы...

Как мог я быть уверен, что не меня собираются положить на алтарь перед... перед золотым окном?

...Затем, на какую-то секунду, Ганелон вернулся, вспоминая обрывки событий, слишком быстро промелькнувшие в моем мозгу, чтобы я успел разобраться в них. Я почувствовал страх, отвращение и странную безнадежную тягу.

Мог ли я осмелиться пойти на Шабаш?

Но я не мог осмелиться и не идти, потому что если я откажусь, то это будет признанием того, что я знаю больше о том, что угрожает Ганелону, чем это должен знать Эдвард Бонд. И единственным моим оружием против них было слабое знание, которое я припомнил, и которое я держал в тайне. Я должен идти. Даже если меня ждет алтарь, я должен идти...

Оставались еще жители леса. Они были вне закона, и солдаты Совета охотились за ними. Плен означал рабство — я хорошо помнил ужас во взгляде этих живых мертвецов, которые были слугами Медеи. Как Эдвард Бонд, я жалел их, думая, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы спасти их от Совета. Настоящий Эдвард Бонд жил с ними в лесах полтора года, организовывая Сопротивление, борясь с Советом. Я знал, что сейчас, на Земле, он беснуется в ярости, мучимый безнадежной мыслью, что он оставил работу недоделанной, и что его друзья брошены на произвол черной магии.

Возможно, мне придется разыскать лесных жителей. Среди них, по крайней мере, я буду в безопасности, пока моя память полностью ко мне не вернется. Но когда она вернется, тогда Ганелон будет в ярости, очутившись лицом к лицу со своими врагами, в самой их гуще, вне себя от собственного бешенства и унижения. Мог ли я подвергать жителей лесов такой опасности, как лорд Ганелон — когда память его вернется к нему? Мог ли я подвергать себя такой опасности — их мести — потому что их будет много против меня одного?