Тёмный рыцарь
Шрифт:
В праздник святого Дионисия [97] он решил снова отправиться на прогулку. Утром отстоял раннюю мессу в честь этого преславного мученика, затем перекусил за пивным столом в монастырской кладовой, а брат Гримальдус с шутками и прибаутками снабдил его в дорогу холщовым мешком, в котором лежали хлеб и сыр, яблоки и вяленое мясо и свежие сливы в придачу. Де Пейн вывел из конюшни своего скакуна и вскоре оказался в гуще леса, где встречались поляны, окаймленные древними камнями. Эдмунд давно уже привык к лесным шорохам и теперь ехал, глубоко задумавшись о переплетении загадок, которое необходимо было распутать. Пришла ему в голову мысль и о том, что монастырские библиотекари могут помочь раскрыть тайну шифра, по-прежнему хранившегося в ладанке у него на груди. Вспыхивали и гасли перед внутренним взором воспоминания: Парменио в той греческой церквушке в Триполи, бросающийся на него с ножом; Майель, пускающий смертоносные
97
3 октября.
Позади раздался шум, не похожий на привычные лесные звуки, и рыцарь, выйдя из задумчивости, крепче сжал в руке поводья. Он придержал коня, внимательно осмотрелся и, наконец, углядел три маленькие темные фигурки на дальнем конце поляны. Де Пейн въехал под сень деревьев, соскользнул с седла и углубился в густой подлесок, знаком велев коню идти следом. Расстегнув перевязь, Эдмунд вытащил из ножен кинжал и неподвижно застыл в кустарнике. На тропинку резво выбежали три фигурки. Де Пейн прыгнул и, поймав одну из них, ухватил ее за талию. Не обращая внимания на крики и вопли, он крепко держал пленника, потом улыбнулся, разглядев на перепачканном личике ясные глазки, с испугом смотревшие на него из-под спутанных черных волос. Рыцарь засмеялся и опустил девочку на землю.
Она попятилась, глаза от страха округлились; внезапно девочка остановилась, увидев образок в серебряном окладе с ликом Пречистой Девы, который Эдмунд всегда носил на поясе.
— Подойди, — подбодрил он девочку, — возьми.
Девочка что-то бойко сказала, но де Пейн не понимал ни слова из ее речи. Он снова подозвал девочку, перекрестился и наклонился. Она ухватила образок, и де Пейн отдал его. Потом он распрямился, застегнул перевязь и медленно пошел по извилистой тропинке туда, где щипал траву его конь. Отвязал от седла сумку, вынул из нее холщовый мешок с провизией и обернулся. Трое детишек стояли на тропинке, освещенные сзади солнцем — три черных силуэта, державшие друг дружку за руки.
Де Пейн ощутил укол жалости к себе, смешанной с завистью: у него в детстве не было ни товарищей, ни братьев, ни сестер — только Теодор и суровая Элеонора. Он быстро прочитал молитву, возблагодарив Бога за эту встречу, раскрыл висевший на поясе кошель и достал оттуда еще два блестящих образка. Затем снял плащ, расстелил его прямо на тропинке, положил на середину образки и развязал мешок. Детишки, лиц которых было и не различить под копнами нечесаных черных волос, подошли и опустились на колени напротив него. Эдмунд показал им рукой на образки, вытащил кинжал и, не обращая внимания на их испуганные возгласы, разрезал хлеб, сыр и мясо на четыре части. Протянулись худые ручонки, схватили положенную долю, взяли и образки. Де Пейн закрыл глаза, осенил себя крестным знамением и прочел «Benedicite». Когда он снова открыл глаза, все трое ребятишек жадно заталкивали в рот все сразу: яблоки, хлеб, сыр, мясо; на лицах было написано блаженство. Де Пейн засмеялся. Он попытался разговорить малышей, но они его не понимали. Вместо того чтобы поговорить, они перекрестились и стали набивать рты сливами. Покончив с едой, вытерли губы тыльной стороной кисти и похлопали себя по животу. Де Пейн поднялся. Наскоро благословил их, накинул плащ, вскочил на коня и продолжил свой путь. Когда он обернулся, чтобы помахать им на прощание, на тропинке уже никого не было.
Глава 9
С ВЕЛИКОЙ СЛАВОЙ ВОЗВРАТИЛСЯ В ЛОНДОН КОРОЛЬ СТЕФАН
Вскоре де Пейн доехал до другой поляны, и ветерок донёс до него далекий звон тяжелых колоколов аббатства. Рыцарь решил возвращаться той же тропой, что привела его сюда. Солнце, тонкими лучиками пробиваясь сквозь листву, светило ему в глаза. Доехав до того места, где он накормил детей, де Пейн натянул поводья и посмотрел на землю, и тут его насторожило громкое хлопанье крыльев. Рука рыцаря метнулась к мечу, и в то же мгновение мимо его лица, едва не задев кожу своим оперением, просвистел арбалетный болт. Другой прошел чуть выше головы. Эдмунд сильнее натянул поводья, конь попятился. Третий болт, жужжа, как целый рой пчел, вонзился в шею жеребца; тот жалобно заржал, упал и забился в предсмертной агонии. Де Пейн высвободил ноги из стремян, отполз в сторону от яростно бьющего копытами коня и осмотрелся. Сильно болела левая нога, при падении он также ушибся спиной и локтями. Выхватив из ножен и меч, и кинжал, Эдмунд с жалостью взглянул на выносливого
— Pax et bonum, [98] тамплиер!
По темно-коричневой рясе, висевшему на шее кресту и аккуратно выбритой тонзуре де Пейн узнал в нем священника. Тот подошел и склонился над рыцарем, изборожденное морщинами лицо выражало озабоченность, добрые зеленые глаза отыскивали рану на теле тамплиера.
— У тебя наверняка есть враги, тамплиер! — сказал священник на лингва-франка, принятом на берегах Срединного моря. — Да-да, — он усмехнулся. — Я был капелланом в войске благородного Балиана. [99] Служил в Храме Гроба Господня, а теперь, по грехам своим и во искупление гордыни — приходской священник церкви Святого Ботульфа в Лесах, относящейся к этому аббатству. Так что, — он потрогал ногу де Пейна, — ты ранен?
98
Pax et bonum (лат.) — мира и добра.
99
Имеется в виду Балиан I д’Ибелин, умерший в 1150 г.
— Нет, лишь ушибся и подвергся унижению, — ответил де Пейн. — В остальном все в порядке. Что мой конь?
— Бедное животное! — Священник протянул руку, и де Пейн пожал ее. — Меня зовут Джон Фицуолтер, священник, как я уже сказал, и бывший войсковой капеллан.
Он помог Эдмунду подняться на ноги, они подошли к мертвому коню и остановились. Стали возвращаться жители леса, качая головами, быстро рассказывая что-то священнику на своем гортанном наречии.
— Мои возлюбленные дети, — объяснил Эдмунду священник Джон, — говорят, что напавшие на тебя — профессиональные убийцы, в лесу они чувствуют себя, как дома.
— Кто мог таких нанять? — спросил у него де Пейн.
— До нас доходили слухи, — священник скривился, — о тебе и других тамплиерах, прибывших в большое аббатство. Вы были в свите принца Евстахия. Что же до твоего вопроса, так ты ведь в Англии, в любом графстве множество таких людей. Изо всего Писания они признают лишь один стих: не боятся они ни Бога, ни человеков. Благодарение Господу, что ты по-доброму отнесся к детям. Это они углядели твоих врагов и прибежали с этой новостью в деревню. Вот только коня твоего жаль. — Он похлопал де Пейна по руке. — Читал ли ты великого Ансельма? [100] Он учит, что жестокость по отношению к животным проистекает непосредственно от прародителя Зла. Да что говорить! — Священник нагнулся, помог де Пейну снять седло и уздечку. — Оставь коня здесь, тамплиер. Бедняки съедят. Из содеянного зла проистечет хоть малое добро. Небольшая награда для твоих спасителей.
100
Ансельм (1033–1109) — католический богослов, философ, с 1093 г. архиепископ Кентерберийский.
Де Пейн распрямился. Один крестьянин осторожно взял из его рук седло, другой принял сбрую. Рыцарь развязал кошель, вынул оттуда оставшиеся монеты и образки и вложил в руку священнику. Потом рассмотрел повнимательнее своих спасителей, жителей леса, одетых в зеленые или коричневые драные рубахи, подпоясанные веревками; на ногах — грубые башмаки. Молодых было мало, возраст большинства определить было трудно из-за нечесаных черных волос, кустистых бород и густых усов. Все заулыбались ему и стали что-то быстро говорить священнику.
— Они благодарят тебя. Всякий раз, когда ты будешь приезжать сюда, они станут тебя сопровождать.
— Почему?
— Объясню, — строго сказал священник. — Детишки были приманкой, но ты проявил настоящую доброту. Пойдем, — он взял де Пейна под локоть, — мы проводим тебя до ворот аббатства.
Они зашагали по тропе. Священник рассказывал о своей сельской церквушке, о том, как ремонтировал ее, какими яркими красками распишут стены, чтобы прихожане могли увидеть сцены из Писания, в особенности же картины Страшного Суда.