Тень берсерка
Шрифт:
— Что вы имеете в виду?
— На труп смахивает, — даю очередное чистосердечное признание.
Маркушевский пристально посмотрел на меня и подтвердил:
— Да, труп. Вы его узнаете?
Несмотря на то, что покойник прекрасно сохранился благодаря морозной погоде, я долго вглядывался в фотографию. Ничего не поделаешь, привычка, сложившаяся при оценке произведений искусства. В данном случае она играет на руку. .
— По-моему, как-то... Боюсь ошибиться, — наконец-то прихожу на помощь следствию таким неуверенным тоном, будто опасаюсь возможных последствий из-за навета.
Следователь одарил меня,
— Вы не спешите. Вспоминайте.
Спешить нельзя. Вдруг скажу о нем что-то нехорошее, а покойничек оживет и потянет меня в суд, станет качать бабки за нанесение морального ущерба. Я ведь, в конце концов, попал в самую настоящую сказку, смешавшуюся с реальностью. Разве на моей памяти трупы не оживали? Еще как. Сам видел могилу Бурлакова, а через два года гулял у него на именинках... Все, пришло время вспомнить.
— Мне кажется, я как-то получал у него ключ от номера, — доношу более уверенным тоном. — Да, этот труп работал в отеле.
Маркушевский потер свои мослы друг о дружку с таким довольным видом, словно благодаря моему показанию уже списал в висяки очередное преступление.
— Ну и что он за человек? — на лице ходячего скелета проявилось выражение полнейшего безразличия.
— Покойный, — подтверждаю выводы прокуратуры, но эту засушку не так-то легко довести до стадии легкого возбуждения.
— Вы с ним встречались?
— Если это он. В смысле работник «Метелицы». Однажды, когда брал у него ключ от номера.
— И о чем вы говорили?
— Ни о чем. Он дал ключ. Я взял. И все.
— Даже не здоровались?
— Не помню.
Самый достойный ответ в моем положении. Я ведь не имею права врать из-за возможности получить срок. Вообще-то по итогам моей трудовой деятельности при большом желании меня можно привлекать почти по всем статьям Уголовного кодекса. Однако впервые в жизни сталкиваюсь с возможностью сесть за заведомо ложные показания. Вот и приходится говорить чистую правду. «Не помню» — и все тут. В конце концов, склероз является общенациональной неподсудной болезнью. Кто им здесь не страдает? В том числе — гарант конституции. Стал президентом — и тут же забыл о своих обещаниях. Так то президент. Что говорить о подчиненных, берущих с него пример, или простых людях вроде меня?
— Хорошо, — согласился с Бог весть каким по счету провалом памяти в своей практике Маркушевский и жестом поражающего исключительно комплекцией индийского факира выхватил из папки на столе очередную фотографию.
— А этих людей знаете?
Лихо работают. Наверняка труп администратора был обнаружен вчера, а сегодня с утра пораньше у Маркушевского уже есть фотографии оперативной съемки места преступления. Не удивлюсь, если он располагает и результатами вскрытия.
Вместо того чтобы, в свою очередь, задать следователю невинный вопрос: «Вы не в курсе, какого дьявола Рябову понадобилось устраивать свежемороженые находки?», пристально вглядываюсь в черно-белое изображение и бормочу спасительную фразу:
— Не помню...
— Так не помните или не знаете? — с подковыркой проскрипел Маркушевский.
— Не знаю, — решительно преступаю статью Уголовного кодекса, отодвигая фотографию.
Кое-кого действительно не знаю. В конце концов, разве могу помнить всю команду Челнока? Да и пара человек на фото —
— Удивительно, — пробормотал следователь, — тут есть и ваши земляки. Живете в одном городе.
— Ну и что? — мне окончательно стало ясно, какую роль в этом деле играет Маркушевский. — Южноморск — не Косятин. Это здесь друг друга все знают, на то и деревня. А у нас населения — больше миллиона. Там соседи по площадке годами живут бок о бок и то друг друга не знают...
— Ладно, — согласился с таким здравым рассуждением Маркушевский и прищурил глаз до такой степени, что мне стало страшно: вдруг он выскочит из окружности костей прямо на пол? Больше вроде бы Маркушевскому стращать меня нечем. Я даже не опасаюсь, что меня снова окунут в камеру в качестве подозреваемого уже в двойном убийстве. В этом случае за мной бы приехали. Значит, администратор был убит позже, чем Будяк. Когда именно, не знаю, но об одном догадываюсь: во время убийства у меня имелось твердое алиби, иначе Маркушевский строил бы допрос совершенно по-другому.
В отличие от господина Маркушевского, майор Саенко провел допрос более эффективно. Он в меру отпущенных природой способностей изготовил кофе на крохотной электроплитке в углу кабинета, активно угощал меня «Мальборо» и попутно рассказывал о недавней находке в лесу.
Лицензионные сигареты походили на настоящий «Мальборо», как господин Маркушевский на окорок. Тем не менее во время допроса я травился этой гадостью, попивая жиденький кофеек, лишь бы не обидеть честного мента. Больше того, мне удалось ответить абсолютно на все вопросы следствия, почти не задумываясь.
Пока я наслаждался временным отдыхом после бессонной ночи, майор Саенко допрашивал меня с особым усердием. В свою очередь, я старался как можно реже перебивать его монолог чистосердечными признаниями, состоящими из слова «да». Все происходило как в старом анекдоте, когда на экзамен заявился абитуриент, поступающий в институт за бабки. Экзаменатор задает вопрос: «Это правда, что Великая Отечественная война началась в сорок первом году?» Кандидат в студенты отвечает «да» и получает заслуженную пятерку. В конце концов, я тоже сижу в кабинете майора не бесплатно. А он до того по-новаторски ведет допрос, дальше, как говорится, некуда.
Майор Саенко со скорострельностью пулемета поведал: вчера был найден труп администратора гостиницы. Какие-то охотники шастали по лесу в поисках добычи, но вместо того, чтобы забомбить чудом уцелевшего в наших экологических условиях зайца, обнаружили уже готовый труп. Кстати, вот его изображение, узнаете? Правда, это администратор «Метелицы», с которым вы виделись как-то мельком, но не больше того? Хорошо, пойдем дальше.
В том, что убийства администратора и Усенко связываются между собой, у следствия не возникает и тени сомнения. А потому оно в лице майора. Саенко приносит мне окончательные извинения за беспочвенные подозрения и беспокойство. Ведь администратора убили в то время, когда меня безвинно томили в изоляторе временного содержания, извините еще раз.