Тень берсерка
Шрифт:
Петька облизал срочно пересохшие губы и уже было принялся раскатывать их на перстень, однако вовремя вспомнил: вскорости прибудет хозяин, который может осерчать и отлупить так хорошо, что все бриллианты мира не понадобятся в качестве погашения морального ущерба.
Шум в голове усиливался, подобно гулу морского прибоя во время начала шторма. «Граф Орлов, это надо же было придумать, вдобавок бриллиант. Последний идиот в такое поверит», — мысленно проклинаю себя, и в это время Петька, смачно рыгнув, прихватил на всякий пожарный случай мою руку поверх липкой ленты, склонился и стал рассматривать безделушку агромадной ценности с видом представителя фирмы «Де Бирс».
Мой перстень, конечно, не «Граф
Кресло я раскачивал недолго, надеясь, что падения оно не переживет. Однако топорная работа была срублена на совесть, а потому я лежал на спине и прилившая к вискам кровь заставляла шевелить конечностями активнее жука, застрявшего в навозной куче. «Эх, Васька, напрасно старался, чтобы клиент попал на стол патологоанатома без следов от браслетов на запястьях», — подумал я, дотянувшись рукой до цепочки. Теперь довольно непростое общефизическое упражнение, пресс у меня еще ничего, и да здравствует свобода.
Шея полыхнула огнем в месте разрыва цепочки. Я надавил головку золотого Иисуса,
распятого на деревянном кресте якобы с помощью крохотных бриллиантиков в ладонях, осознавая сквозь шум в висках: все-таки здорово может спасти заблудшую душу обращение к религии. Из недр креста прыгнул на волю волнистый булат «Кирк Нардубан», разрезавший и куртку, и липкую ленту, и кожу на руке. «Вот что значит работать в нетрезвом состоянии, — делаю себе выговор, освобождаясь из объятий кресла, — травму себе нанес. Так, требуется перекур, причем срочно».
Выпитое уже действовало вовсю, однако я сумел высыпать на пол сигареты, кроме двух, прижатых к правой боковой стенке пачки.
Я курил с таким ожесточением, словно стремился стать наглядным пособием вредного образа жизни. Предложи мне сейчас Минздрав заделаться спонсором для создания рекламного ролика с собственным участием — долго думать не пришлось бы.
После первой сигареты мои действия стали гораздо осознаннее, а вторую я уже шмалил почти с полностью прояснившейся головой. Старый трюк, его разработали американцы еще в семидесятых годах. Специально для киллеров, работавших на правительство, а также агентов, добывающих особо важную информацию во время дружеских попоек. Конечно, после ведра спиртного, сунь хоть дюжину таких сигарет в рот, координация движений слегка нарушится, но не более того.
Советские ребята также практиковали подобные штучки. С помощью нашатыря и воды.
Но американский путь, в отличие от нашего, оказался, как и во всем прочем, более правильным. Не станешь же, в самом деле, во время пьянки изготавливать нетрадиционные коктейли, зато кто удивится, если человек просто закурит? «Советское — значит отличное!» — для меня этот самый распространенный лозунг времен развитого социализма всегда был лишь поводом для дополнительного веселья. Почти такого, как сейчас.
Так, кажется, я уже в состоянии почти трезво мыслить. Убегать? Куда? В потемках, в незнакомом городе они меня по следам отловят, как зайца. Не дождетесь, ребята, и ты, Рябов, напрасно надеешься. Да если бы Васька и сунул мне телефон в карман куртки, а не урыл с ним, хрен я звонил бы тебе. Ничего, мы еще повоюем, их всего-то четверо, тоже проблема. К бою готовсь! Я вам покажу чистую рубаху и ночные катания!
Несмотря на выкуренные сигареты, водка оказывала воздействие, но и без навязанного желудку допинга меня охватила бурная радость в предчувствии того, ради чего, собственно, стоит жить на свете. Никаких
Пламя «летучей мыши» отбрасывало неровные очертания на стены, когда я рыскал по сараю в поисках оружия самозащиты, и показалось, как на мгновение появилась и тут же исчезла в окутавшем меня сладостном мареве тень древнего воина.
На перстень надежда слабая, крохотный револьверчик работы Лефоше уже сыграл свою роль в вечеринке. Заяви кому-то: человека можно завалить с помощью трехмиллиметровой пули, так еще прослывешь свистуном. И тем не менее Петька уже никогда не подтвердит: я, как всегда, говорю исключительно правду. Ну разве что промолчал о том, что внес некоторое усовершенствование в стреляющий антиквариат с помощью алкалоида. Впрочем, нужно торопиться, тем более, перезаряжать перстень нечем.
После недолгих поисков удалось разжиться веревками, топором и ножом. Топор — так себе, старый, поработавший на своем веку колун на слегка коротковатой для моей руки рукояти. Туповат, правда, зазубрины на лезвии, но ничего страшного. Если вместо того, чтобы рассечь голову, колун элементарно проломит череп, думаю, никто не будет упрекать меня в халатном отношении к оружию. Я этим топориком сумею поработать не хуже, чем до сих пор неизвестный следствию преступник, изрубивший Будяка. К тому же, в отличие от настоящего убийцы, а не алкаша, которого менты избрали для этой роли, на меня плодотворно подействовало недавнее общение с прекрасным. Искусство должно воспитывать, как нас учили с незапамятных времен. Даже если оно — всего лишь копия работы хорошего мастера, грешившего излишней театральной патетикой в изображении берсерка.
С ножиком дела обстоят хуже, чем с топором. Это старый крестьянский нож с простой деревянной рукояткой, слабоватым лезвием, стершимся от долгого употребления. Наработался ножик, выемка образовалась. Ничего, он еще послужит, ведь я умею точить оружие обо что угодно, в том числе — править его на собственной коже.
А пока займемся другой шкурой. Той самой, из которой сделана куртка. Обрезаем длинноватые полы, распарываем под мышками и переходим к прочим модельерным изыскам. Так, теплое белье — долой, зато укутаем запястья отрезанными полами куртки, а сверху — веревкой, в несколько слоев. Ну, ребята, все готово, жду вас. Даже если грохнете меня, то кто поверит вашим россказням, как пьяный до неприличия приезжий утопился в столь экзотическом виде, который позволяет себе редкий из бомжей. Быть может, в другое время менты и сумели бы помочь вам, пусть даже они не сильно бы понимали, зачем нужно было мочить приезжего в воде. Но присутствие Маркушевского охладит их служебное рвение расследовать мою совершенно случайную гибель.
Я вам не следователь Свириденко, меня, как его, голыми руками не возьмете. Одного раза с лихвой хватило, больше на кулачках баловаться не намерен. И, в самом крайнем случае, прокурор не сделает письменное признание: безоговорочно верю в ахинею о трагической гибели при загадочных обстоятельствах...
Стоп! Философствовать, как говаривал один великий умник, — это готовить себя к смерти. Я к ней не готов, только к бою. Гораздо решительнее, чем Свириденко. На свою жизнь, подобно ему, махнуть рукой с топором не собираюсь. Пора собраться, чтобы достойно встретить бригаду в узком пространстве дверного проема. К дьяволу компьютеры, радиотелефоны, пистолеты-пулеметы, растворитесь вы в сотнях веков, отделивших меня от братьев по духу, живших ради победы. Топор и нож, что еще требуется человеку, вышедшему навстречу собственной Судьбе?