Тень Чехова

Уильямс Теннесси

Уайер. Я попросила бы обойтись без высокопарных речей! Вы с вашим шедевром в 780 страниц — как раз пара леди «Смерть тараканам» с ее дурацкими выдумками!

Писатель(устало). Ну и что из того, что я такой? Положим, не существует шедевр в 780 страниц. (Закрывает глаза, касаясь рукой лба).

Что из того, миссис Уайер? Но есть малость — самая малость — наброски, никому не нужные — на дне моего чемодана… Допустим, я хотел стать великим писателем, но у меня недостало сил и энергии. Пусть ни одна из моих книг недописана, и стихи мои зачахли, не дождавшись, чтобы я их закончил! Пусть замыслы моих великолепных драм не воплотились — свет в зрительном зале погас прежде, чем опустился занавес! Пусть все это правда! Да, едва держась на ногах, я перекочевываю из бара в бар, напиваясь до бесчувствия, пока не растянусь на завшивленном матрасе вашего борделя, и меня начнут терзать ночные кошмары, но сколько мне отпущено в этой жизни, я буду защищать, пусть безнадежно, мечту. Да, я приукрашиваю, оправдываю, возвеличиваю все эти вымыслы и фантазии! И шедевр в 780 страниц, который угрожает Бродвею, и прекрасные стихи, которые жаждут опубликовать издатели, дожидаясь моей подписи! Да, я живу в мире жалких фантазий! Но какое удовлетворение получаете вы, любезнейшая, разбивая их вдребезги, не оставляя камня на камне, называя их ложью? Я вам сейчас все скажу, а вы послушайте! Это не ложь, а если и ложь, то она рождается невольно у людей, задавленных нуждой, ее железным кулаком, миссис Уайер. Да, я лжец, это так! Но вы живете в мире лжи, вся ваша жизнь — омерзительная подделка, вы рождаете ложь постоянно! Ложь! Ложь!.. Я устал, я все вам высказал, у меня нет денег, чтобы их вам отдать, чтобы вы убрались отсюда и оставили эту женщину в покое! Оставьте ее! Уходите, выматывайтесь отсюда. Убирайтесь!

Он решительно выставляет ее за дверь.

Уайер(кричит из-за двери). Завтра утром! Вы выложите мне деньги или уберетесь отсюда! Оба! Вместе! Шедевр в 780 страниц и бразильская

каучуковая плантация! Все это один треп!

Писатель-изгой и отверженная женщина медленно поворачиваются лицом друг к другу. Дневной свет теперь почти не проникает через световой люк. Писатель медленно, в изнеможении, опускает руки; вся его поза говорит о безнадежности.

Хардвик-Мур(стараясь не встречаться с ним глазами). Тараканы! Кругом! На стенах, на потолке, на полу! Весь дом ими кишит!

Писатель(мягко). Да. Но ведь на каучуковой плантации в Бразилии их нет.

Хардвик-Мур(воодушевляясь). Нет, конечно же, нет. Все в идеальном порядке. Всегда в идеальном порядке. Полы блестят как зеркало!

Писатель(мягко). Да, конечно. А из окон, наверное, открывается великолепный вид!

Хардвик-Мур. Просто необыкновенный!

Писатель. И Средиземное море близко?

Хардвик-Мур(тускло). Средиземное море? Всего миля или две!

Писатель. Должно быть, в ясную погоду можно различить, как белеют меловые скалы Дувра?… По ту сторону Ламанша?

Хардвик-Мур. Да, в ясную погоду они различимы.

Писатель медленно протягивает ей пинту виски.

Хардвик-Мур. Благодарю вас, мистер…?

Писатель. Чехов! Антон Павлович Чехов!

Хардвик-Мур(улыбаясь без кокетства). Благодарю вас, мистер… Чехов.

Занавес