Тень Гегемона
Шрифт:
– И ты думаешь, это все? – спросил Сурьявонг.
– Что – все? – переспросил Боб. Он потерял нить разговора. – А, ты насчет того, достаточно ли этого объяснения, почему Ахилл хочет твоей смерти? – Боб задумался. – Быть может. Не знаю. Но это ничего нам не говорит о том, зачем он втравил Индию в войну намного более кровавую, чем она могла бы быть.
– Как тебе такое соображение? – предложил Сурьявонг. – Все так испугаются того, что несет с собой война, что бросятся укреплять Гегемонию, лишь бы театр
– Разумно, но вот только никто не собирается выдвигать Ахилла в Гегемоны.
– Верно замечено. Вариант, что Ахилл просто глуп, мы исключаем?
– Исключаем начисто.
– А Петра? Могла она обдурить его и заставить придерживаться этой очевидной, но тупой и расточительной стратегии?
– Это действительно было бы возможно, да только Ахилл очень здорово разбирается в людях. Не знаю, сумеет ли Петра ему соврать. Никогда не видел, чтобы она врала хоть кому-нибудь. И не знаю, умеет ли она это.
– Хоть кому-нибудь? – переспросил Сурьявонг.
Боб пожал плечами:
– К концу войны мы были добрыми друзьями. Она говорит начистоту. Может чего-то не сказать, но известит тебя об этом. Ни дыма, ни зеркал – дверь либо открыта, либо закрыта.
– Искусство лгать требует практики, – заметил Сурьявонг.
– Ты про чакри?
– Такую должность одними военными заслугами не получить. Надо быть очень хорошим для очень многих. И очень многое делать скрытно.
– Ты ведь не хочешь сказать, что Таиландом правят коррупционеры? – серьезно спросил Боб.
– Я хочу сказать, что Таиландом правят политики. Надеюсь, тебя это не удивит – я слыхал, что ты мальчик сообразительный.
В город они поехали на машине – у Сурьявонга было право в любое время требовать машину с шофером, хотя раньше он никогда этого не делал.
– Так где мы собираемся есть? – спросил Боб. – Кажется, знатока ресторанов в нашем коллективе нет.
– Я вырос в семье, где повара лучше, чем в любом ресторане, – гордо ответил Сурьявонг.
– Так мы едем к тебе домой?
– Моя семья живет возле Чанг-Мая.
– Там будет зона боев.
– Вот почему я думаю, что они сейчас уже во Вьентьяне, хотя правила секретности не позволили им мне сказать. Мой отец управляет несколькими патронными заводами. – Сурьявонг усмехнулся. – Я постарался кое-какие оборонные заказы сплавить своей семье.
– Иначе говоря, твой отец для этой работы – лучшая кандидатура.
– Лучшая кандидатура – моя мать, но Таиланд есть Таиланд. Наш роман с западной культурой окончился лет сто назад.
Пришлось спросить солдат, а они знали только такие места, которые позволяло им жалованье. Поэтому все четверо оказались в круглосуточной забегаловке не в самой худшей части города, но и не в лучшей. Все было настолько дешево, что практически
Сурьявонг и солдаты набросились на еду так, будто никогда ничего лучше не ели.
– Правда, здорово? – спросил Сурьявонг. – Когда мои родители обедали с гостями в столовой, мы ели в кухне то, что едят слуги. Вот именно это. Настоящую еду.
Наверняка именно поэтому американцы в «Ням-няме» в Гринсборо тоже были в восторге от того, что там подавали. Воспоминания детства. У еды вкус защиты и любви, награды за хорошее поведение. Вкус праздника мы ощущаем, когда едим в ресторане. У Боба, конечно, таких воспоминаний не было. Не было ностальгии по пустым оберткам и слизыванию сахара с пластика.
А к чему он испытывал ностальгию? Жизнь в Ахилловой «семье»? Вряд ли. А семья в Греции появилась слишком поздно, чтобы стать воспоминаниями раннего детства. Ему нравилось жить на Крите, семью свою он любил, но единственные хорошие воспоминания детства были связаны с домом сестры Карлотты, когда она забрала его с улицы, накормила и приютила и помогла пройти тесты Боевой школы – билет с Земли туда, где ему не грозил Ахилл.
Единственный момент из всего детства, когда он был в безопасности. И хотя в то время он не верил в это и не понимал, это было время, когда его любили. Если бы можно было в ресторане получить еду, которую готовила в Роттердаме сестра Карлотта, может быть, он бы тоже чувствовал себя как те американцы в «Ням-няме» или эти тайцы здесь.
– Нашему другу Бороммакоту наша еда не нравится, – сказал Сурьявонг. Говорил он по-тайски, потому что Боб довольно быстро усвоил этот язык, а солдаты на общем говорили хуже.
– Может быть, она ему не нравится, но от нее растут, – сказал один солдат.
– Он скоро будет с тебя ростом, – добавил другой.
– А какой рост бывает у греков? – спросил первый.
Боб замер. Сурьявонг тоже.
Солдаты поглядели на них встревоженно.
– Вы что-то заметили, сэр?
– Откуда вы знаете, что он грек? – спросил Сурьявонг.
Солдаты переглянулись и сумели подавить улыбку.
– Думаю, они не дураки, – сказал Боб.
– Мы видели все фильмы о войне с жукерами, видели ваше лицо. Разве вы не знаете, что вы знамениты?
– Но вы никогда этого не говорили, – сказал Боб.
– Это было бы невежливо.
Боб подумал, сколько людей узнали его в Араракуаре и в Гринсборо и промолчали из вежливости.
В аэропорт они приехали в три часа ночи. Самолет прилетал в шесть. Боб был слишком на взводе, чтобы заснуть. Он остался дежурить, дав солдатам и Сурьявонгу возможность подремать.
Поэтому именно Боб заметил какую-то суету минут за сорок пять до ожидаемого прибытия самолета и подошел спросить.