Тень горы

Робертс Грегори Дэвид

Я упорно работал над текстом, но вымышленные персонажи неумолимо превращались в образы реальных людей, моих знакомых – в Карлу, в Конкэннона, в Диву. Лица расплывались перед глазами, веки смежились, каждая строчка давалась огромным усилием воли. Я плыл в океане лиц – воображаемых и настоящих. Блокнот выпал из рук на пол, страницы шелестели от дуновения потолочного вентилятора, строки рассказа о счастливых, добрых людях перемешивались с записями Дидье о преступных операциях. Мое повествование слилось с наблюдениями Дидье. Я уснул, а легкий ветерок продолжал описывать преступления словами

любви, а любовь – в терминах преступлений.

Глава 49

Идрис утверждал, что Вселенная постоянно нас подбадривает, подпитывает энергией. Не знаю, со мной этого не происходило даже во сне. Идрис говорил о вещах духовных, но для меня единственным духовным объектом оставалась природа. Связи с полем тенденций я так и не установил и здесь, на краю света, не принадлежал никому, кроме Карлы.

Я изучал всевозможные системы верований, учил молитвы на неведомых языках и молился с верующими при любой возможности, но все это связывало меня не с религиозной доктриной, а с самими людьми, с чистотой их веры. Часто у нас с ними оказывалось много общего – все, в сущности, кроме их бога.

Идрис говорил о божественном на языке науки, а о науке – на языке веры. Странно, но в этом я находил своеобразный смысл, в то время как от лекций Кадербхая о космологии у меня возникали только правильные, складные вопросы. Идрис, как любой хороший учитель, звал за собой в путь, и мне хотелось следовать за ним и постигать науку, однако открывающиеся передо мной духовные тропы всегда вели в лес, где все разговоры смолкали, позволяя птицам найти деревья, океаны, реки и пустыни. Каждый чудесный пробуждающийся день, каждая прожитая и записанная ночь несли в себе крохотную, незаполнимую пустоту извечных вопросов.

Я принял душ, выпил кофе, убрал номер и спустился к мотоциклу, припаркованному в переулке у гостиницы. За завтраком мне предстояло встретиться с Абдуллой. Я ждал и боялся этой встречи, опасаясь, что в его глазах не дрожит больше дружелюбный огонек. По дороге я размышлял о Диве Девнани, богатой наследнице, прячущейся в трущобах, и о ее отце, жизнь которого истекала струйкой в песочных часах. Я решил купить для Дивы керальской марихуаны и бутылку кокосового рома.

Свой байк я оставил рядом с мотоциклом Абдуллы, через дорогу от ресторана «Сораб», и медленно, с опаской, встретился взглядом с приятелем. Глаза Абдуллы оставались такими же честными, как и прежде. Он обнял меня, и мы оба втиснулись на узкую скамью за стол – так, чтобы видеть входную дверь.

– О тебе все только и говорят, – сказал Абдулла, поглощая масала-доса [75] и клецки с манговым соусом. – Да Силва утверждает, что ты до конца месяца не доживешь. Предлагает биться об заклад.

– И что, есть желающие?

– Нет, конечно. Я его бамбуковым прутом отхлестал, он и заткнулся.

– Отлично.

– Самое главное сейчас – слово Санджая. А Санджай тебе смерти не желает.

– Как кот не желает смерти мыши?

– Не как кот, а как тигр, – ответил Абдулла. – Санджай считает котами «скорпионов», мол, они тебя ненавидят больше, чем да Силва.

75

Масала-доса –

рисово-чечевичные блинчики с начинкой из толченого картофеля с пряностями.

– Значит, Санджаю выгодно, что я отвлекаю огонь на себя?

– Да. Он уверен, что без него ты все равно долго не протянешь, но от тебя ему сейчас есть польза.

– Как это?

– Пока ты жив, ты – заноза для врагов Санджая.

– Вот спасибо.

– Не за что. По-моему, ты даже после смерти будешь занозой, такой уж ты уникальный.

– Еще раз спасибо на добром слове.

– Не за что.

– А как он относится к тому, что я свое дело хочу начать?

– Он считает, что ты так долго не проживешь.

– Да, это я уже понял. Но если я каким-то чудом уцелею, скажем до послезавтра, как он к этому отнесется?

– Он мне пообещал, что разрешит тебе начать свое дело, но будет брать с тебя больший процент.

– Ха, а говорят, крестные отцы мафии – люди бессердечные. Значит, фальшивые документы мне можно будет изготавливать?

– Он считает…

– …что я так долго не проживу, это я уже слышал. А вдруг проживу?

– Санджай запретил впускать тебя в паспортную мастерскую. Фарзад сам к Санджаю пришел, просил разрешения у тебя учиться, а Санджай ему сказал…

– …что я так долго не проживу, это я понял. И все же разрешил или нет?

– Нет, не разрешил. Велел Фарзаду с тобой не связываться.

– А если я обзаведусь оборудованием и начну подправлять настоящие паспорта?

– Он считает, что…

– Абдулла, мне плевать, что он там считает, – вздохнул я. – Доживу я до весны или нет – мое личное дело. Ты при случае напомни Санджаю, что ему самому однажды может паспорт понадобиться. Если он не возражает, мне бы хотелось этим заняться. У меня неплохо получается, ты же знаешь. Вдобавок это в духе анархистов. Может, он все-таки согласится?

– Джарур, брат.

Хорошо, что Абдулла назвал меня братом, но я так и не понял, смирился ли он с моим уходом от Санджая или встал на мою сторону, разочаровавшись в боссе.

– Ты теперь займешься делами Дидье? – спросил Абдулла.

– Да, но не всеми. С наркотой я связываться не желаю, пусть люди Санджая этим занимаются. Может, Амир захочет на себя это взять. Кстати, Дидье избавляется от своих эскортов в южном Бомбее – долги я им списал, поэтому девушки теперь сами по себе, делают что хотят. Впрочем, Санджаю несложно будет с ними договориться.

– К вечеру все уладим, – глухо пробасил Абдулла. – А тебе что достанется?

– Все операции с валютой. Мне хватит денег примерно месяц поддерживать пятнадцать нелегальных торговых точек на участке от фонтана Флоры до Колабского рынка. Если дело пойдет, то все окупится. Вдобавок я решил заняться наручными часами и техникой. Уличные торговцы и перекупщики обещали мне право первого отказа. Должно получиться.

– Наручными часами? – мрачно переспросил он.

– Коллекционеры за них хорошие деньги дают.