Тень греха
Шрифт:
— Как приняли Джайлса после того, как мама сбежала. Это только мне везде отказали от дома. Только меня никто не желает видеть.
Селеста произнесла это без горечи, как то было в разговоре с графом, но с болью человека, на долю которого выпало немало тягот и страданий.
С тех пор прошло четыре года, но она не забыла, как отвернулись от нее подруги детства и какой неожиданностью, каким потрясением это стало для нее.
А вот на отце случившееся почти не отразилось; он всегда относился к общественному мнению с безразличием и
Когда в пятьдесят он упал с лошади и повредил спину, здоровье его сильно пошатнулось и уже не поправилось: до самой смерти он испытывал сильные и почти постоянные боли.
Жизнь в поместье текла своим чередом, тихо и спокойно, но Селеста видела, что и матери, и Джайлсу нелегко было найти знакомых своего возраста.
Она помнила детские праздники, ехать на которые приходилось за несколько миль. В Монастыре их тоже устраивали: летом — с пикниками, зимой — с играми и танцами.
Высказанное графом замечание о разнице в возрасте между родителями едва ли не впервые навело ее на мысль о том, как тяжело приходилось матери и сколь скучной была ее жизнь в поместье.
Скрашивать унылое существование, сводившееся к постоянной заботе о больном супруге и детях, леди Роксли помогало ее единственное увлечение — прогулки верхом.
Зимой она иногда даже отправлялась на охоту, и за весь год редко выпадал день, когда хозяйка поместья не выезжала по утрам. По возвращении, часа через два, лицо ее сияло румянцем, и в глазах прыгали задорные искорки.
Поначалу ее сопровождал грум, но потом она купила лошадь слишком быструю и норовистую, чтобы кто-то мог за ней угнаться.
Однажды Селеста услышала, как отец советовал матери брать с собой Хикмана.
Разговор случился после того, как она, возвращаясь с очередной прогулки, упала у какого-то забора, но смогла поймать лошадь и забраться в седло.
— Хикман стареет, — рассмеялась в ответ леди Роксли, — и ты прекрасно понимаешь, что Мерлин легко уйдет от любой из тех кляч, что стоят у тебя в конюшне.
— Я не собираюсь покупать новых лошадей, — отрезал сэр Норман.
— Значит, я буду выезжать одна. — Она беззаботно улыбнулась и, наклонившись, поцеловала мужа в щеку. — Не беспокойся. Уверяю, я вполне в состоянии позаботиться о себе.
Поместье Монастырь граничило с владениями маркиза Герона.
Когда Селеста подросла, до нее дошли слухи, передаваемые не иначе как шепотом, что у маркиза есть супруга, женщина со странностями и необузданным нравом.
Позже она услышала от слуг, что маркиза Герон лишилась рассудка и ее поместили в некую частную лечебницу.
— Какое несчастье, — обронила как-то Нана в разговоре со старшей горничной. — Такой видный мужчина, настоящий красавец, и надо же — остался без наследника. Теперь и титул передать некому.
— Эти умалишенные, говорят, живут долго, — кивнула горничная. — А супруги страдают — развестись-то нельзя.
— Таков
«Будь я повзрослее, — вспоминала впоследствии Селеста, — могла бы догадаться, что происходит».
Но в четырнадцать лет она еще не отличалась наблюдательностью и оставалась во многих отношениях не по возрасту наивной.
Человек постарше наверняка бы заметил, что леди Роксли никогда еще не была такой красивой и что в чертах ее сквозила нежность, а лицо как будто светилось.
Дочь обедневшего сельского сквайра, она вышла замуж в семнадцать лет за первого же мужчину, попросившего ее руки.
Сэр Норман Роксли впервые увидел свою будущую супругу погожим осенним деньком, когда приехал к ее отцу, устроившему на своей земле охоту и пригласившему по такому случаю соседей. Его дочь, выполнявшая в отсутствие матери роль хозяйки, развлекала гостей разговором и распоряжалась за ланчем.
Человеку уже немолодому и не питавшему прежде особого интереса к прекрасному полу юная особа показалась невероятно милой и привлекательной. Вступив в пору зрелости, он вдруг отчаянно влюбился.
Привыкнув, однако, к спокойному существованию и не будучи склонным к переменам, сэр Норман попытался приобщить свою юную супругу к однообразному течению сельской жизни.
Элейн Роксли питала к мужу уважение и самую теплую признательность, но до знакомства с маркизом Героном не ведала сильных страстей. Для них обоих любовь была восторгом, чудом и неодолимой силой, за которой последовало неизбежное.
Но как объяснить все это четырнадцатилетней девочке, на глазах у которой в одночасье рухнуло все прочное и незыблемое?
— Как могла мама сделать такое? Как она могла так обойтись с нами? — снова и снова спрашивала Селеста, и никто не давал ей ответа.
Она помнила, с какой надеждой ждала приглашений от подруг, но они так и не приходили.
— Леди Селтон в следующем месяце устраивает танцы по случаю четырнадцатилетия дочери, — сообщила Нана вскоре после исчезновения хозяйки. — Вам надо бы купить новое платье.
— Да, конечно, — ответила Селеста. — Вот только почему Элизабет сама не приехала и не позвала меня? Когда мы виделись в последний раз, она только об этом и говорила.
Дни проходили в ожидании, но вестей так и не поступало.
За тем оскорблением последовали другие, и только когда их набралось около дюжины, она поняла наконец, что местное общество ее больше не принимает.
Отец почти не разговаривал. Казалось, оставшись один, он решил, что жить уже не стоит, и сгорел буквально на глазах.
Так думала Селеста, но доктора назвали все это чепухой.
— Ваш отец долгие годы болел, и после несчастного случая у него развилась опухоль.
Он умер из-за того, что мама разбила ему сердце, говорила себе девушка. Единственное, чего она не могла решить, — это чье сердце пострадало больше — ее или отца.