Тень и шелк
Шрифт:
— Вот так, Илья? — спросила она шепотом.
— Раздвинь ноги пошире.
Когда Катя повиновалась, Касатонов сорвал свою замызганную грязью рубаху. Его грудь была бледной, гладкой и безволосой, как белый камень под луной. На руках и плечах перекатывались мускулы, кожу покрывали глубокие шрамы.
Он отшвырнул рубашку. На минуту его рука легла на рукоятку ножа за поясом. Внезапно в лунном свете блеснула сталь.
— Если ты мне не угодишь, я убью тебя, — предостерег Касатонов. — Впрочем, убить тебя я всегда
Катя промолчала: он не лгал. В этом состояла тайна его власти над ней.
Она никогда не знала, какая смерть — «маленькая» или настоящая — ждет ее в объятиях Ильи Касатонова.
Он бросил нож у постели, расстегнул пояс и уронил одежду на пол. Пройдя к изголовью кровати, он застыл в лунном свете, озаряющем выпуклые шрамы, которые покрывали большую часть его чресел.
Катя издала полувздох-полувсхлип. Перевернувшись на бок, она протянула связанные руки и принялась ласкать рубцы так, словно они были средоточием ее счастья.
Крохотный клочок плоти ожил под ее пальцами — это было все, что осталось от гениталий Касатонова. Ласкающим движением она прижала ладони к прохладным шрамам.
— Я так соскучилась по тебе! — прошептала она.
Касатонов ничего не ответил. Он просто стоял, позволяя Кате гладить его рубцы и остатки мужского естества. Он не раз размышлял о том, что было бы, если бы афганские ублюдки оказались менее профессиональными хирургами.
Или попросту неумелыми.
Медленно подняв глаза, Касатонов наслаждался ласками опытных рук Кати.
— А я уже боялась, что не дождусь тебя, — со вздохом призналась Катя.
— Какая тебе разница? — хриплым от возбуждения голосом спросил он. — Ты же знаешь, что от меня ничего не получишь.
— Я получу именно то, о чем мечтаю.
Катя придвинулась ближе и подняла голову, чтобы прикоснуться губами к шрамам на жалком клочке плоти.
— Нет, не так, — вдруг произнес он.
Отвернувшись, Касатонов направился к морозильнику, где всегда ждала водка.
На миг взгляд Кати метнулся к ножу, лежащему у постели.
«Нет, остановила она себя. — У меня связаны руки, а он слишком силен и стремителен».
Об этом она узнала в первый же раз, когда Касатонов овладел ею. Об этом напоминали тонкие линии шрамов под волосами на лобке.
Это был первый оргазм за всю жизнь Кати: удовольствие, вызывающее более сильное привыкание, чем водка, и гораздо более опасное.
Касатонов вернулся с запотевшей бутылкой. Взглянув на нетронутый нож, он слегка ухмыльнулся и глотнул из бутылки, которая была уже почти пуста, а затем провел ледяным гладким горлышком по Катиной груди.
Взвизгнув, она вскочила.
— Свинья! Она же ледяная!
— Только свинье позволено ложиться в твою постель, чертовка.
Небрежно удерживая связанные запястья Кати одной рукой, он потер горлышком бутылки ее соски.
Катя поморщилась
— Эта бутылка восхитительна, — негромко пробормотал Касатонов. — Как ты.
— Что это значит?
— Она ледяная, гладкая и прозрачная. И, как любое стекло, она в конце концов разобьется. Но до тех пор бутылке можно найти разное применение.
— Применение? — шепотом отозвалась Катя. Касатонов рассмеялся, поднес горлышко бутылки к губам и допил почти всю водку, кроме одного глотка. Затем, не сводя глаз с Кати, он возобновил исследование ее тела длинным холодным горлышком бутылки.
Катя затаила дыхание. Холод скользнул по ее животу и остановился там, где начиналась редкая светлая поросль.
— Да, самое разное применение, — приглушенно повторил Касатонов. — Например, так Тони Ли перевозит шелк.
— Что? — изумленно воскликнула Катя. Ее любовник всегда был непредсказуемым. Касатонов наклонил бутылку. Ледяная водка образовала маленькую лужицу внизу живота Кати.
— Его человек привез стеклодува из Бангкока, — продолжал Илья.
— Из Бангкока… — непонимающе повторила Катя. Больше ей ничего не удалось сказать, пока она наблюдала, как водка стекает по волосам.
— Этот стеклодув — наркоман, сидящий на героине, который взамен за дневную порцию изготавливает лабораторное оборудование.
Катя задохнулась и выгнула спину, когда ледяная струйка скатилась между ее ног.
— Они запечатали шелк в стеклянной капсуле, — добавил Касатонов, наблюдая за ней, — чтобы ткань не испортил тропический воздух.
Зная, что внимание любовницы полностью сосредоточено между ног, Касатонов отпустил ее руки. Подобно водке, он провел по ее телу холодными губами и всосал с кожи согревающую жидкость. Но на этом он и остановился.
Содрогнувшись, Катя впитывала прикосновение рта Касатонова. Ей хотелось большего, хотелось новых ласк ледяного стекла, водки и его зубов, пробуждающих ее к жизни.
— Это была моя идея, — еле слышно выговорила она. — С бутылкой…
Язык Касатонова блуждал в бледных зарослях волос Кати.
— Зачем это понадобилось?
— Шелк нужно сохранить для японца в идеальном состоянии.
— Из-за него я чуть не дал дуба.
С этими словами Касатонов вылил остатки водки на бледную поросль волос.
— Может, потому ты такая влажная? — спросил он. — Тебе понравилось посылать меня на смерть?
Не дожидаясь ответа, он закрыл губами ее рот, а потом принялся ласкать все тело языком и зубами, пока она не начала извиваться и умолять о блаженстве, которое было для нее недоступно. Язык Касатонова болезненно возбуждал ее, но не утолял жажду.