Тень иллюзиониста
Шрифт:
Это было решение, подсказанное логикой. Тем не менее оставался другой вариант развития событий, с которым Голиаф не желал считаться. Возможно, Беатрис не хотела быть найденной. Своими словами («Меня отрывают от тебя. Найди меня») она переложила на него всю ответственность за поиск. Теперь же, если Голиаф оставался в повозке, прийти к нему должна была она. До обеда он неустанно обслуживал покупателей. Потом люди разбрелись по домам. Беато попрощался с последним пациентом — стариком, который несколько месяцев подряд не спал, — и сменил белую тунику на другую, разноцветную, в вертикальную полоску.
— Сирсе и Мартин, хозяева местного магазинчика, приглашают меня на обед. С тобой мы увидимся в семь и начнем готовиться к представлению, — сказал
Голиаф пообедал один в повозке, через окно наблюдая за улицей. Глядя на пустые тротуары, он представлял себе семьи, собравшиеся за воскресным столом, и сонное оцепенение людей после обильной трапезы. Покончив с обедом, он закинул ноги на прилавок, закрыл глаза и уснул прямо на стуле. Ему снился один единственный затянутый сон, в котором они с Беатрис шли по длинной тропинке. Вокруг них постоянно менялся пейзаж: величественные горы, поросшие лесами, пшеничные поля, теряющиеся за горизонтом, пляжи с кокосовыми пальмами. Его разбудил Леандро легким стуком по подошве ботинок.
— Добрый день, — произнес он.
Голиафу потребовалось некоторое время, чтобы проснуться и узнать мужчину, который с утра приходил к Беато от дона Браулио. Он убрал ноги с прилавка и выпрямился на стуле.
— Что вы хотели? — спросил он.
— Духи. Мне нужны духи.
— Какие?
— Не знаю. Какие-нибудь, чтобы нравились женщинам.
Леандро сразу произвел на него приятное впечатление. В своем почтенном возрасте он пытался покорить женское сердце с помощью изысканных ароматов, и это показалось Голиафу достойным уважения. Он протянул руку и взял с этажерки флакончик.
— Сандал. Безошибочный выбор, — пояснил он.
Леандро поспешно расплатился и ушел. Голиаф снова задрал ноги на прилавок, сцепил руки на затылке и уснул. Ему ничего не снилось, и он проснулся, весь потный от жары, с затекшей шеей. Он поднял глаза: на другой стороне улице были открыты несколько окон. Внутри можно было разглядеть мужчин и женщин, обмахивающихся свернутыми газетами. Другие окна были закрыты и шторы на них опущены. Он представил, как парочки спят после обеда или в полумраке занимаются любовью. Внезапно Голиафу пришла в голову идея. Он поднялся со стула, вышел из повозки и, пользуясь отсутствием машин на дороге, зашагал по ней уверенным шагом, по пути здороваясь с людьми, выглядывающими из окон. Дойдя до конца улицы, откуда можно было разглядеть железный мост, он резко повернул на каблуках и пошел в обратном направлении, туда, где улица Луны переходила в бульвар Пуэрто-Лаписе. Он прошел улицу несколько раз, от моста к бульвару, от бульвара к мосту, истекая потом, надеясь, что Беатрис появится в одном из окон и увидит его. В пять часов дня он наконец устал маршировать и здороваться с соседями, которые высовывались из окон, чтобы посмотреть, как помощник Беато жарится на солнце. Тогда он вернулся в повозку и стал ждать первых клиентов. Он начал торговать, думая о Беатрис, про себя повторяя ее имя. В семь часов вечера, одержимый ускользающим ароматом, он закрыл окно и отправился в «Авеню», чтобы помогать Беато в подготовке представления.
3
Нет худшего помощника для мага, чем влюбленный человек, витающий в облаках. На протяжении всего представления Голиаф глазами искал Беатрис среди зрителей. Он забывал очередность трюков, вяло реагировал на указания Беато, которому пришлось в конце концов смириться с таким положением. Он начал подыгрывать промахам своего ассистента и продемонстрировал столь мастерское владение искусством импровизации, что зрители не заметили неувязок. Они были очарованы неиссякаемым потоком трюков и в конце подарили Беато нескончаемые бурные овации. Именно тогда Паниагуа и Тано предложили ему повторить заключительный номер с другими наручниками. И именно тогда замешательство Голиафа чуть не стоило Беато жизни.
Как только Беато погрузился в бидон, Голиаф, с топором в руках, полностью забыл о его существовании. Он начал пристально
Когда все закончилось, Голиаф, стыдясь своего позора, отказался от приглашения дона Браулио и отправился в повозку. Беато должен был вернуться только утром, так что Голиаф решил переночевать там, а не в грузовике, как обычно. Водоворот чувств поглотил его, он был так возбужден мыслью, что Беатрис где-то рядом, что не замечал, как тень великого Гудини нависала над Беато, тая в себе угрозу.
4
В течение долгого времени воспоминание об одном-единственном аромате управляло его жизнью. Этим утром он наконец-то его уловил. Близость запаха превратила ностальгическое чувство в лихорадочное желание прикоснуться к коже, которая его источала. Раскинувшись на кушетке, покрытой индейскими циновками, прикрыв глаза, он попытался воссоздать в памяти тело Беатрис. Когда желание стало причинять боль, он сжал веки и вслух повторил ее последние слова: «Меня отрывают от тебя. Найди меня». Он произнес их как молитву, как заклинание, которое вновь и вновь давало ему веру в то, что она не переставала его ждать, что она желала быть найденной. Вместе с этой уверенностью пришел сон. Прежде чем уснуть, он твердо решил, что с утра пойдет ее искать.
Его разбудил осторожный стук в дверь и отчетливый запах Беатрис. Он вскочил с кровати с проворностью, неожиданной для его могучего телосложения. Пригладил волосы руками. Откашлялся. Глубоко вздохнул. На улице стояла она.
— Беато? — спросила она едва различимым шепотом.
— Сегодня он здесь не ночует, — успокоил ее Голиаф и протянул руку, чтобы помочь ей забраться в повозку.
Несколько секунд она стояла неподвижно. Затем подала свою руку Голиафу и поднялась по ступеням. Оказавшись с ним рядом, она прикрыла дверь, и оба несколько секунд стояли молча, она, склонив голову, а он, разглядывая ее и наслаждаясь ее ароматом.
— Голиаф…
Голиаф приложил указательный палец к ее губам и слегка нажал на розовую, теплую плоть. Потом он погладил пальцем ее губы, двигаясь с одного конца на другой, от середины рта к его уголкам. Беатрис закрыла глаза. Голиаф раскрыл ее губы и ввел палец в глубь рта. Он провел им по твердому контуру зубов, поиграл с ее языком. Затем он встал сзади нее и начал ее раздевать, обнюхивая каждую вещь, прежде чем бросить на пол. Когда она была уже голая, он подвел ее к прилавку и знаком предложил на него опереться. Он вошел в нее с жадностью и любил с исступленностью мужчины, который слишком долго ждал. В момент экстаза их тела изогнулись дугой, а затем, все еще сплетенные, повалились на постель.
Они занимались любовью всю оставшуюся ночь. Утром Беатрис подобрала с пола разбросанные вещи и оделась.
— Когда мы уезжаем? — спросил Голиаф.
— Во вторник вечером, — ответила Беатрис.
— Приходи к грузовику, он стоит на другой стороне улицы.
Беатрис кивнула, погладила его безволосую щеку и покинула повозку. Только теперь, вновь опьяненный ею, Голиаф сравнил судьбу с огромным цирковым львом. Кнут удерживает зверя у черты. Без кнута лев разорвет укротителя на куски. Благодаря упорству и решительности человек способен подчинить зверя своей судьбы. Когда человек не вооружен этими качествами, рок вносит смуту в его жизнь и губит ее. Он почувствовал себя безмерно счастливым. В своих глазах он стал самым великим укротителем судеб.