Тень Императора

Мартьянов Андрей Леонидович

– Сто дакков - сумма ни с чем не сообразная, но если бы ты удовлетворился тридцатью...
– прошелестел Хайваш.

– Тартунг, ты принес пиво? Ну так разливай, и пусть все видят, как ты страдаешь из-за того, что тебе пришлось убить человека, виновного лишь в том, что добросовестно выполнял приказ не слишком рассудительного и благоразумного хозяина.

– Хорошо, пусть будет сорок дакков, - решил Йокиат.
– А теперь поговорим, за какую цену ты уступишь Гитаго сбежавшую от него рабыню.

– Пятьдесят,

и мы продолжим этот разговор.
– Эврих постучал ладонью по плетенному из прутьев коробу, заменявшему стол.
– И если вы намерены торговаться, то лучше предоставим решить наш спор совету старейшин собравшихся на Торжище племен.

– Они вынесут справедливый приговор, - поспешил заверить купцов Джинлык, получавший от беседы ни с чем не сравнимое удовольствие, ибо, хотя озерники охотно покупали привозимые из Мванааке товары, к торговцам ими они особой приязни не испытывали.

Обрел хихикнул, от души забавляясь происходящим и предвкушая, как будет пересказывать все услышанное приятелям.

Тартунг разлил по чашам сортовое пиво и по знаку Эвриха сгреб кучку серебряных монет, высыпанных Гитаго на крышку короба из объемистого кошеля.

– Итак, сколько ты желаешь за рабыню, бежавшую от своего законного хозяина?
– спросил Йокиат, начавший взирать на ушлого лекаря-арранта с невольным уважением.

– Сто цвангов, - не моргнув глазом сказал Эврих и по тому, как перекосило Гитаго, понял, что не продешевил.

– Нет, так дела не делаются!
– нахмурился узколицый Амрел.
– Если хочешь её продать, назови приемлемую цену.

– А кто сказал, что я хочу её продать?
– удивился аррант.
– По-моему, напротив, я всеми силами стараюсь дать вам понять, что не желаю этого делать. Хотя...
– Он изобразил внутреннее колебание.
– Я мог бы, пожалуй, на неё сыграть.

– Ну естественно!
– расхохотался не в силах более сдерживаться Обрел.
– Я бы на твоем месте тоже предпочел играть!

– В какую игру?
– тихо поинтересовался Хайваш, почитавший себя, похоже, непревзойденнейшим хитрецом.

– Да все равно, - легкомысленно махнул рукой Эврих, с разгону влетая в расставленную ему ловушку.
– Лишь бы ставка была достаточно высока.

– Например, триста дакков?
– предложил Йокиат, догадавшийся, куда клонит его приятель.
– В любую игру?

– Почему бы и нет?
– Аррант упорно не обращал внимания на знаки, которые подавали ему Джинлык и Обрел.
– Я сыграю в любую игру, но только раз, без отыгрыша. И с условием: если выиграю, Гитаго и все прочие оставят меня в покое и не будут зариться на мою рабыню.

– Раз уж ты столь любезен, что оставил выбор игры на мое усмотрение, то я выбираю читимач!
– торжествующе провозгласил Гитаго.

– Но это ведь не кости...
– растерялся недоумок-аррант, взявшийся тягаться в хитрости с теми,

кто ею жил, с неё кормился.

– Это замечательная игра. А о костях, насколько я помню, разговор и не шел?
– обратился к товарищам за поддержкой Йокиат.

– Нет-нет, мы говорили о любой игре!
– дружно подтвердили Хайваш, Амрел и чувствовавший уже себя победителем Гитаго.

– Что ж, поглядим, что это за читимач...
– недовольно протянул Эврих.
– Но сегодня-то мы играть не будем? Завтра, со свежей головой...

– Приходи в полдень в мой... э-э-э... шатер, - ласково улыбнулся Гитаго, поднимаясь с циновки.

Церемонно раскланявшись с аррантом, купцы один за другим покинули шатер, а Обрел с Джинлыком, успевшим позабыть, что шел он сюда, дабы получить причитавшийся ему брусок соли, бросились втолковывать Эвриху, какую чудовищную ошибку тот совершил, согласившись играть в игру, о которой не имеет ни малейшего представления. Неужели он полагает, что сможет научиться играть в неё за одну ночь? Да ведь это самая умная игра на свете, в которой участвуют тридцать две фигуры, и выиграть в неё ему не поможет даже Белгони, ибо побеждает в ней не удачливый, а умелый...

– Полно вам кудахтать, почтенные!
– со свойственной ему непосредственностью прервал Тартунг сердобольных приятелей арранта.
– Эврих в "Мраморном логове" обыгрывал в читимач самого Малаи, а с тем не удавалось справиться даже Газахлару. Господин мой любит прикидываться простачком, но, когда надобно, умеет проявлять умопомрачительную изворотливость, так что Афарге нечего бояться предстоящей игры, - добавил он специально для виновницы всех Эвриховых тревог, затравленно зыркавшей по сторонам огромными глазищами из самого дальнего и темного угла.

"Когда голодные буйволицы перестают давать молоко, ранталуки продают их озерникам за бесценок, дабы купить немного проса или рыбы. Любопытно было бы выяснить, почему они не режут и не едят свой скот? Вероятно, с этим связаны какие-то табу, но пока мне не удалось разузнать о них". Эврих отложил самописку, считая квакающие крики геккона - ящерицы размером с ладонь, со смешно загнутым в спираль хвостом, легко бегающей не только по отвесным стенам, но и по потолкам. Непарное число криков, по утверждению озерников, предвещало беду, четное же сулило удачу.

– Семнадцать? Или восемнадцать?..
– пробормотал аррант. Глаза слипались, и он решительно не мог припомнить, что же ещё ему надлежало записать, пока сон окончательно не сморил его.

– Ну чего ты глаза себе портишь? Все пишешь-пишешь невесть что, будто это и впрямь кому-то надо! Добро бы твои писания продать можно было, а так самая что ни на есть пустая трата времени и самоистязание!
– проворчал Тартунг, ворочаясь под тонким одеялом верблюжьей шерсти.

– Спи себе, не ворчи.