Тень Императора
Шрифт:
Ильяс покосилась на Эвриха, тот пожал плечами, мол, надо так надо, и мигнул Тартунгу.
Пока тот ходил за дибулой, Афарга пребывала в мучительном раздумье: не настало ли время сыпануть драгоценному арранту в чашу заветный порошок? В конце концов она пришла к выводу, что делать этого пока не следует по целому ряду причин. Трудно предугадать, что споет Эврих под его воздействием и как поведет себя в присутствии нескольких женщин. Время от времени он поглядывал на Аль-Чориль очень задумчивым взглядом, и будет просто ужасно, если, вместо того чтобы сосредоточить свое внимание на Афарге, непредсказуемый аррант примется охмурять предводительницу гушкаваров. Помимо ничем не примечательных разбойниц, в зале находилось ещё несколько служанок и Тарагата, которую, несмотря на мальчишескую фигуру, тоже нельзя было недооценивать.
Нет, Афарге не нужны были
– Долго ли ещё ты собираешься струны подтягивать?
– нетерпеливо обратился Яргай к настраивавшему дибулу арранту.
– Стремление твое усладить наш слух божественной музыкой уже оценено нами по достоинству, но не забывай, что находишься ты не в императорском дворце и, ежели где сфальшивишь, на плаху тебя не поволокут. Главное - вдохнуть бодрость в лишенных настоящего дела героев.
– Что-то я в толк не возьму, откуда такие настроения? Кормят, что ли, тебя в "Доме Шайала" не досыта или поят не допьяна?
– передразнил Эврих Яргая, ударил по струнам и потребовал: - А ну-ка наполните чаши!
– Вот это по-нашенски! Выпьем за веселье, за удачу!
– рявкнул Пахитак.- За веселье! За удачу!
– взвыли гушкавары, и Эврих подумал, что Ильяс очень своевременно устроила эту попойку. Пребывание в столице явно угнетало её соратников, чувствовавших себя здесь как мыши в мышеловке.
Ильяс же, глядя на арранта, думала, что тот оказался хорошим товарищем, и, если бы Великий Дух свел её с ним раньше, Ульчи был бы давно найден. Теперь она уже раскаивалась в том, что прогнала его тогда с залитой лунным светом крыши. Разве легче ей оттого, что он стал избегать ее? Напротив, теперь аррант начал сниться ей по ночам, а это уже и вовсе никуда не годилось...
– А теперь я спою вам песню, посвященную нашему гостеприимному хозяину.
– Эврих привстал с циновки и отвесил поклон Шайалу, взиравшему на веселящихся гушкаваров с видом любящего папаши, умиленного возней не в меру резвых детишек.
– Вай-ваг, Шайал, почему бы тебе не жениться ещё раз? Ты ж молодец хоть куда! Возьми в жены девчонку! Если девушка замужем за стариком, он становится моложе, а она опытней!
– прервали пение арранта крики гушкаваров.
– Э, нет, вторая жена - как подогретая еда, - прошамкал трактирщик.
– Что ж вы петь-то Эвриху мешаете, коль сами потешить вас просили?
–
– разом закричали несколько человек. И я завел жену, и лавку, и детей, И начал зазывать гостей - Родных, друзей. В саду гнездо свил соловей. Как будто стало веселей... Да, полной чашею мой дом казался мне - Здесь ждут, здесь свет горит в окне... И все ж я видел в повторяющемся сне Себя летящим на коне, На палубе, средь волн, среди морских бродяг, В пылу отчаянных атак, Слагающим из глыб спасительный маяк, Врагу ломающим костяк... Летят недели, годы, счастья ж нет как нет. Не омрачает жизнь навет, Минуют беды, но и на излете лет Терзает предзакатный свет, В котором, как во сне, волшебною чредой Суда проходят предо мной, Громады парусов вздымая над водой... Кляну унылый я покой, Так несвершенного, невиденного жаль! Раскаянья пронзает сталь Мне сердце, и гнетет бесплодная печаль О кораблях, ушедших вдаль...
– Ого! Так вот о чем Шайал печалится! А вы говорите: жена! Он, по примеру Кешо, о флотилии размечтался!
– пробасил Яргай.
– Скажи, Шайал, правильно Эврих угадал?
– Правильно, правильно! Я тоже суденышко-другое иметь бы не отказался! Да и дальние страны повидать было бы неплохо!
– ответил вместо трактирщика Тохмол - клювоносый, очень высокий и подвижный гушкавар из ближайшего окружения Аль-Чориль.
– Да полно вам, какие такие суденышки?
– Трактирщик, явно польщенный посвященной ему песней, принялся яростно протирать застиранным фартуком красные, слезящиеся глаза.
– Пусть-ка Эврих лучше про Аль-Чориль споет. Про остальных-то остолопов я и сам могу сказать: помрете, ребята, от рисовой водки, ежели за ум не возьметесь!
– Про Аль-Чориль! Давай, аррант, пой! А коли не по нраву ей придется, мы тебя, так уж и быть, от её гнева обороним!
– загалдели гушкавары.
Эврих взглянул на Ильяс, ожидая, как отнесется она к этому предложению.
– Ну что ж, спой. Посмотрим, как тебе удастся угадать, что у меня на душе, - помедлив, согласилась она.
– Но только помни, после этого тебе придется спеть о себе самом.
– Спой обо мне, - неожиданно предложила Нганья, и гушкавары как-то разом притихли.
"Вот стерва!
– подумала Афарга.
– И эта туда же! Тебя же, дохлячка, три года откармливать надобно, прежде чем о тебе хоть слово кому сказать захочется!"
Эврих между тем задумчиво пощипал струны старенькой дибулы и промолвил:
– Спою я о тебе с охотой. Но, чур, без обид, ежели я верно угадал.
– Пой что хочешь, все равно мимо попадешь.
– Тарагата гордо вскинула коротко стриженную голову.
– Ежели складно получится, с меня бочонок вина. А ежели нет, так уж придется, дружок, тебе раскошелиться.
– Добро. Кто же судьей будет?
– поспешил уточнить дотошный Пахитак.
– Ты и будешь. Вместе с Яргаем, - переглянувшись с Аль-Чориль, промолвила её лучшая подруга и помощница.
– Полны ли чаши?
– вопросил Эврих, и рубец на его левой щеке стал почему-то вдруг особенно заметен.
– За тебя, Тарагата. И не таи на меня зла, коли что не так.
Он ударил по струнам и не пропел, а проговорил хриплым, не своим голосом:
Меня ночь обняла, Ничего я не вижу вокруг: Ни подставленных ног, Ни протянутых рук. Ветер звуки смешал, Мне не крикнуть, А вам не помочь. Как предательство Длинная-длинная Ночь.