Тень Императора
Шрифт:
– Пусти меня, - отстранила юношу Афарга и позвала Эвриха: - Иди сюда. Давай я тебе петлю под мышками пропущу, иначе мы тут до рассвета прокопаемся.
Морская дорога, к счастью, была пустынна, и они без происшествий спустились со стены. Теперь, если взглянуть со стороны, незадачливые спасатели Тразия Пэта походили на компанию при-позднившихся гуляк, с трудом волочивших ноги после обильных возлияний. Яргай поддерживал Рутака, у которого из-под повязки вновь начала сочиться кровь, Кужаул тяжело опирался на Пахитака, Афарга волокла Эвриха, а Тартунг, достав из-под плаща кванге, замыкал шествие,
Достигнув нагромождения валунов, среди которых они спрятали вытащенную из воды лодку, гуш-кавары вздохнули с облегчением, и Тартунг уже собирался спрятать кванге, когда шедший впереди Яргай издал тревожный крик. С тихим лязгом и шипением мечи покинули ножны, кто-то из разбойников крикнул: "Измена!" - и тут же чей-то смутно знакомый голос успокаивающе произнес:
– Свои, свои! Нас послала Тарагата! Оружие в ножны, это я, Тохмол!
– Собачий корм! Чтоб у тебя волосы внутрь росли!
– прорычал Яргай.
– Этак можно человека на всю жизнь заикой оставить!
– Бхард, Вимьян, Майтат?
– с удивлением произнес Рутак, вглядываясь в появившиеся из-за валунов фигуры.
– Вы-то здесь чего забыли?
– Тарагата посчитала нужным подстраховаться. Обидно было бы, угоди вы в последний момент в руки конного разъезда, - объяснил высокий, клювоносый гушкавар.
– О, среди вас, я вижу, раненые! Пустили вам стражники кровушки?,
– Не без этого. Но, можешь не сомневаться, в долгу мы не остались, - самодовольно проворчал Яргай и распорядился: - Раз уж вы тут оказались, возьмите меня с Рутаком в свою лодку, а двое пусть в нашу перейдут. Быстрей до дому доберемся.
– Вимьян, Майтат! Помогите спустить их лодку. Почему же вы без мага возвращаетесь?
– поинтересовался Тохмол, причем Тартунгу показалось, что и сам он, и товарищи его ничуть не были огорчены отсутствием Тразия Пэта.
Дружно навалившись, они столкнули лодку в крохотный заливчик между валунами. Первым Афарга с Тартунгом усадили в неё зябко кутавшегося в плащ Эвриха, ставшего похожим на старого больного ворона. Потом туда забрался отчаянно клацавший зубами Кужаул. Тартунг, зайдя по пояс в воду, не давал волнам прибить её к берегу, а Вимьян с Пахитаком наперебой принялись предлагать Афарге свою помощь.
То ли нарочно, то ли случайно Вимьян притиснул к себе девушку, и тут произошло то, чего никто, кроме Тартунга, не ожидал. Зашипев, словно камень в парной, Афарга отшатнулась от гушкавара, вытянула руки с растопыренными пальцами, и Вимьян, будто получив чудовищную оплеуху, нанесенную невидимой, но мощной дланью, отлетел в сторону и шлепнулся в воду. Пенная волна накрыла его с головой, он вскочил на ноги и, отфыркиваясь и отплевываясь, бросился на обидчицу.
– Ты что, девка?! Да я тебя!..
– Прекрати!
– прохрипел Эврих.
– Стой!
– крикнул Тартунг, но было уже поздно. Новая затрещина, полученная
– Афарга! Что ты делаешь? Немедленно прекрати!
– крикнул Эврих, подавшись вперед и едва не перевернув лодку.
– Ты с ума сошла! Помоги Пахитаку втащить его сюда! И побереги силы для чего-нибудь более достойного, чем избиение товарищей!
– Так-так...
– глубокомысленно изрек Кужаул.
– Стало быть, и верно не зря вы в "Птичник" ходили.
– Догадливый!
– буркнул Эврих, а Тартунг, глядя, как Майтат с Пахитаком тащат к лодке бесчувственного Вимьяна, подумал, что ежели аррант не сумеет образумить Афаргу, то жизнь их в "Доме Шайала" станет весьма разнообразной и богатой событиями.
Выслушав доклад Амаши, император изменился в лице. Поднявшись из кресла, прошелся по залу, сжимая и разжимая длинные сильные пальцы с таким видом, словно с трудом преодолевает желание вцепиться ими в горло начальника тайного сыска.
– Двенадцать стражников, говоришь, эта девка угробила?
– произнес он наконец угрожающим голосом, приближаясь к креслу Душегуба, вобравшего голову в плечи и сделавшегося из-за этого здорово похожим на большую нахохлившуюся жабу.
– И розыски ничего не дали?
– Пока нет, но мы приступили к ним только на рассвете, когда обнаружилось...
– Молчи! Молчи, иначе я велю шкуру с тебя содрать! Варить буду живьем, подвесив на веревке и опуская постепенно в чан с кипящей водой!..
– Кешо замолк и уставился невидящим взглядом в настенные фрески, изображавшие подвиги Агешваара, изгнавшего меорэ из Города Тысячи Храмов.
– Ты, кажется, сам не понимаешь, что натворил...
– О несравненный, почему ты винишь в случившемся меня? За "Птичником" надзирает Варас, а дворцовой стражей командует Итиат. Моя же вина состоит лишь в том, что я взял на себя труд доложить тебе о случившемся.
На этот раз резкий и пронзительный голос Амаши, от которого у императора начинало порой свербеть в ушах, прозвучал глухо и сдавленно. Но вызвано ли это было страхом, ненавистью или возмущением, Кешо не понял. Да и не хотел понимать. Значение имели лишь его собственные чувства. Его гнев, ярость и возмущение, которым он должен был дать выход. Немедленно.
– Не изображай из себя безвинно страдающего! Именно ты виноват в том, что Ильяс - эта грязная потаскуха, кровожадная стерва, коварная гадина, паскудница, каких свет не видывал!
– до сих пор на свободе!
– рявкнул Кешо, нависая над Душегубом подобно готовому рухнуть и погрести его под собой утесу.
– Ты, и никто больше, повинен в том, что проклятый аррант ещё не схвачен! Ты, ты и ещё раз ты причина случившего в "Птичнике"! И не пытайся свалить свои грехи на других!
Вне себя от ярости Кешо пробежался по Залу Агешваара, даже не пытаясь взять себя в руки. Напротив, он хотел выкричаться, дабы заглушить совесть, нашептывавшую, что его доля вины ничуть не меньше Душегубовой. Ведь если бы он не размышлял так долго о том, как надлежит поступить с Тразием Пэтом, у Аль-Чориль не было бы возможности совершить налет на "Птичник".