Тень каннибала
Шрифт:
Проторенная через весь микрорайон, хорошо утоптанная тропинка вывела Сивакова на окраину в двух шагах от универмага, который уже закрылся и был похож на пустой, тускло освещенный аквариум. Лейтенант нисколько не удивился бы, увидев, как из глубины пустого магазина выплывает и бесшумно скользит вдоль стекла огромная белая акула. Впрочем, если акула-людоед и была где-то поблизости, то находилась она вовсе не по ту сторону стекла, а по эту — кружила где-то в теплой душистой темноте майской ночи, высматривая добычу.
Сивакова передернуло, по спине холодной волной пробежали мурашки. Он не боялся, но это повторялось каждый вечер именно на этом самом месте: его вдруг начинали
Привычным волевым усилием подавив в себе атавистический страх перед темнотой, Сиваков решительно пересек пустую асфальтированную дорогу и ступил на тропинку, нащупывая в одном кармане фонарик, а в другом пистолет. Его сюда никто не гнал, но, поверни он сейчас назад, его вечерняя прогулка сразу потеряла бы всякий смысл. Что толку патрулировать у пятачка освещенного асфальта перед универмагом? Это как у Ершова в «Коньке-горбунке»: «…и всю ночь ходил дозором у соседки под забором»… Если существует шанс встретить убийцу, то произойдет это именно здесь, среди темных кустов, на берегах молчаливых прудов или в зарослях лозняка над ручьем. И лейтенант Сиваков считал такое положение вещей правильным, более того — единственно приемлемым: он не собирался церемониться с людоедом и не нуждался в свидетелях. Он так решил для себя в один из вечеров, когда ему вдруг представилось, что очередной жертвой маньяка может стать его жена. Именно тогда Сиваков понял, что, если это окажется в его силах, никакого суда над маньяком, никакой психиатрической экспертизы не будет: он, лейтенант Сиваков, сам вынесет приговор и сам приведет его в исполнение — не как сотрудник милиции, а как человек. Как мужчина, если уж на то пошло…
Круг света от карманного фонаря прыгал у него под ногами, послушно повторяя изгибы и неровности почвы. Дорога была знакомой до тошноты: круглый булыжник с прожилками кварца, торчащий из глины посреди тропы; обломанный высохший сук без коры, призрачно белеющий в желтоватом электрическом свете; сосновый выворотень, в темноте похожий на сказочное чудище… Сиваков проходил этой дорогой десятки раз и всякий раз старательно делал зарубки в памяти: валун, поворот, сухой сук, канавка справа, старая ель, сосновый выворотень, еще один поворот… А вот и расколотый фаянсовый бачок от унитаза, происхождение которого по сей день оставалось для лейтенанта тайной за семью печатями: казалось бы, микрорайон был далеко не так стар, чтобы кому-то из его жителей пришло в голову менять сантехнику, а вот поди ж ты…
Он еще раз свернул направо, следуя прихотливым изгибам тропинки, и тут его ушей коснулся какой-то подозрительный звук. Сиваков замер на месте и затаил дыхание, вслушиваясь в ночные шорохи. Спустя две или три секунды звук повторился, и на сей раз лейтенант не сомневался в его природе: это был придушенный женский визг.
С третьего раза Сивакову удалось более или менее точно засечь направление. Он выхватил из кармана тяжелый пистолет, большим пальцем взвел курок и бросился на крик, светя под ноги фонариком, чтобы не расшибить лоб, споткнувшись в темноте о какую-нибудь корягу.
Он ураганом вырвался на небольшую поляну, поросшую редкой вытоптанной травой и со всех сторон окруженную
Времени на размышления не оставалось, да это и не требовалось: лейтенант сотни раз во всех подробностях представлял себе эту ситуацию и точно знал, что нужно делать. Прыгающий круг электрического света вырвал из темноты что-то белое, двигающееся вверх-вниз в размеренном и жутковатом механическом ритме.
— Не двигаться! Милиция! Буду стрелять! — надсаживая глотку, выкрикнул Сиваков и отработанным резким движением выставил перед собой пистолет, обеими руками изо всех сил стиснув теплую ребристую рукоять.
Фонарик при этом оставался в его левой руке, и, еще не успев до конца прокричать свое грозное предостережение, Сиваков осознал увиденное. В круге тусклого рассеянного электрического света посреди поляны ритмично двигалась вверх-вниз пара гладких, напрочь лишенных растительности, тугих и довольно симпатичных ягодиц — не мужских ягодиц, женских.
Пронзительный женский визг рассек тишину майской ночи, как любовно отточенный скальпель рассекает дряблую старческую плоть. Два белых полушария стремительно метнулись вверх и в сторону, мгновенно покинув границы освещенного пространства. Взгляду Сивакова на краткий миг открылось нечто бледное, косматое и гораздо менее аппетитное, чем то, что он наблюдал до сих пор, а потом на противоположном конце поляны громко затрещал малинник, и поляна опустела, если не считать совершенно обескураженного лейтенанта и некой белой тряпицы, которая при ближайшем рассмотрении оказалась дамскими трусиками приблизительно сорок четвертого размера.
На несколько секунд на поляне воцарилась мертвая тишина. По прошествии этого краткого отрезка времени полностью осознавший конфузность своего положения лейтенант Сиваков спрятал в карман пистолет, откашлялся в кулак и громко, раздельно произнес:
— Мать твою за ногу и об колено, деда медного по чайнику! Чтоб вас, уродов, вошь лобковая заела! Ф-фу ты, черт!
— Да, — раздался позади него негромкий интеллигентный голос, заставивший лейтенанта непроизвольно подпрыгнуть и схватиться за карман, где лежал пистолет, — неловко получилось. Но, с другой стороны, вы не виноваты. Нынешняя молодежь — это что-то особенное. Я имею в виду, конечно же, их половую распущенность.
Сиваков резко обернулся. На поляне было темно, но он успел разглядеть длинные волосы и тусклый блеск массивных, на пол-лица, очков. В следующее мгновение раздался короткий треск, и лейтенант ощутил болезненный удар, сотрясший буквально каждую клетку его тела. Парализованные электрическим разрядом нервы онемели, лишив разом одеревеневшее тело подвижности и отрезав мозг от органов восприятия. Потеряв сознание, участковый инспектор Сиваков без единого звука упал на землю.
Ущербная луна выглянула из-за деревьев в тот самый момент, когда обутые в поношенные кроссовки ноги участкового, бороздя пятками утоптанную землю, скрылись в малиннике. На какое-то время на поляне воцарилась тишина, а потом кусты раздвинулись, и из них показалась темноволосая девица в сопровождении бритоголового увальня лет восемнадцати. Оглядевшись, девица заметила белевшие на темном фоне травы трусики, вороватым движением подхватила их и вместе со своим приятелем скрылась в лесу. Когда шум их шагов затих в отдалении, в кустах раздался едва слышный шорох, и над похожими на рыбьи скелеты стеблями малинника, тускло блестя в лунном свете, взметнулось узкое стальное лезвие.