Тень каннибала
Шрифт:
Наружная дверь магазина была приоткрыта на палец. Илларион недовольно пожевал губами, дернул плечом и решительно распахнул ее. В узком застекленном тамбуре было тихо и пусто. Сквозь отмытое до полной прозрачности толстое стекло внутренней двери хорошо просматривался озаренный проникавшим с улицы светом торговый зал. По углам лежали глухие черные тени; стекло, фарфор и старая бронза таинственно поблескивали в полумраке. Где-то здесь, среди сокровищ Марата Ивановича, прятался каннибал. Сумасшедший или нет, он выбрал самый верный способ выманить Забродова из дому.
Положив ладонь на узорчатую литую бронзу дверной ручки,
«Только бы не дробовик», — подумал он снова и решительно распахнул внутреннюю дверь тамбура.
Наверху раздался глухой шум, и в то же мгновение на Забродова с тяжелым плеском обрушилась волна какой-то жидкости. Сорвавшееся с шаткой опоры жестяное ведро ударило его по плечу и с грохотом запрыгало по полу.
— Идиотская шутка, — отплевываясь, сказал Забродов и в тот же миг понял, что ни о каких шутках не может быть и речи: маслянистая дрянь, которой его окатили, одуряюще пахла бензином.
Собственно, это и был бензин.
«Ловко, черт подери, — подумал Илларион. — Шутка действительно дурацкая, из репертуара пионерлагеря, но сработала как надо. К этому, если честно, я не был готов. Это тебе не дробовик… Ну, и что же дальше?»
В темном углу чиркнуло колесико зажигалки. Вспыхнул язычок пламени, и сразу же загорелся длинный, скрученный из бумаги фитиль. Пляшущее оранжевое пламя высветило черепаший подбородок, темные очки и длинные волосы.
— Только не надо пытаться бежать, — сказал Коломиец. — Наш общий знакомый находится в таком же положении, как и вы, с той лишь разницей, что он не может бегать.
— Вот еще, — сказал Илларион, безуспешно пытаясь стереть с глаз и губ вонючий бензин. — Вы странный человек. Если бы я вас боялся, я бы сюда не пришел. Марат Иванович, ты жив? — повысив голос, крикнул он в темноту.
— Илларион? — послышалось в ответ со стороны кабинета. — Уходи отсюда! Этот человек сошел с ума.
Голос у Марата Ивановича был испуганный, но не более того.
— Вранье! — выкрикнул Коломиец. — Я нормальнее вас!
Он поднес к пылающему фитилю новый бумажный жгут. Перед тем как бумага вспыхнула, Илларион успел разглядеть на ней отпечатанные архаичным латинским шрифтом строки и понял, что Коломиец, заготавливая фитили, не особенно церемонился с книгами. До поры до времени Илларион решил не высказывать своего отношения к подобному варварству, но сделал в памяти зарубку, прибавив к длинному списку совершенных каннибалом преступлений еще одно.
— Ладно, нормальный, — нарочито грубо сказал он, — куда прикажете?
— В кабинет, прошу вас, — с издевательской вежливостью пригласил Коломиец. — Только сначала заприте дверь. Я не хочу, чтобы нашему разговору помешали. И имейте в виду, если вы привели с собой группу захвата, вы со стариком умрете первыми.
— Имейте в виду, — передразнивая его, сказал Илларион, — что если бы со мной была группа захвата, вы давно валялись
— Там посмотрим, — сказал Коломиец. — Поджарить вас — это само по себе очень неплохо. Заприте дверь, я сказал!
— Если бы вы знали, — запирая дверь, со вздохом сказал Илларион, сколько раз меня пытались поджарить, вы бы наверняка попытались придумать что-нибудь пооригинальнее. Впрочем, измыслить способ, которым меня еще не пробовали прикончить, довольно сложно.
— Странное заявление для историка литературы, — ядовито заметил Коломиец.
— А мы вообще живем в довольно странном мире, — сказал Илларион. Кого тут только не встретишь! Историк литературы с бурным прошлым — это еще что! Я вот недавно познакомился с одним художником, который убивал и ел людей, — видимо, из чисто эстетических соображений, потому что выбирал в основном молоденьких девушек. Кстати, я видел ваши картины. Хотите знать мое мнение? Вы дерьмовый художник, Коломиец.
— Много вы понимаете, — возразил Владимир Эдгарович. — Пожалуйте в кабинет.
Илларион пошел, куда было ведено. По дороге ему подумалось, что вывести Коломийца из душевного равновесия, пожалуй, не так-то просто.
Коломиец вошел следом, включил свет и снял темные очки. Он зачем-то подышал на стекла, потер их о лацкан своего замшевого пиджака и спрятал очки в нагрудный карман. Глаза у него были маленькие, глубоко посаженные и какие-то тусклые, словно две оловянные пуговицы.
Марат Иванович сидел в своем кресле, привязанный к нему шнуром от электроплитки и собственным брючным ремнем. Илларион сразу увидел, что эти путы способны удержать на месте разве что напуганного старика. Впрочем, даже такая предосторожность была излишней: и сам Пигулевский, и все, что его окружало, было обильно полито бензином. В углу валялась пустая пластиковая канистра.
Марат Иванович грустно посмотрел на Иллариона. С его волос капал бензин, стекая по щекам, забираясь в глаза и обильно смачивая губы. Пигулевский тряхнул головой, сплюнул дрянь и вымученно улыбнулся Забродову.
— Ничего, Марат Иванович, — сказал ему Илларион и непринужденно уселся в свободное кресло. — Как-нибудь прорвемся. Извини, что так неловко получилось. Убытки я тебе возмещу, клянусь.
— Сомневаюсь, что у вас будет возможность это сделать, — сказал от дверей Коломиец. — Просто не успеете.
Илларион повернулся к нему и удивленно поднял брови.
— Вы еще здесь? Слушайте, какого черта? Бегите, спасайтесь! А вдруг получится? Вы уже доказали, что способны меня перехитрить. Может, хватит? Помните песню: «Может быть, пора угомониться…»? Вы и так отняли у меня кучу времени. Вы мне надоели, Коломиец, можете вы это понять? Вы меня раздражаете. Я терпеть не могу, когда убивают людей, уродуют книги и поливают бензином меня и моих знакомых. Что вы вытворяете? А еще интеллигентный человек! Ступайте, ступайте! У нас с Маратом Ивановичем куча дел. Надо здесь прибраться, принять душ, постирать одежду… Идите, Коломиец. Обещаю, что не стану за вами гоняться.