Тень 'Курска', или Правды не узнает никто
Шрифт:
Мы вырвались, Господи мой, мы действительно вырвались! Еще несколько дней, и мы будем в Видяево, а там - 90 километров до Мурманска, оттуда первым же попавшимся самолетом на Москву, и - Ленка, ты ещё не забыла меня?..
...Освободившись от тисков расколовшегося на несколько обломков айсберга, лодка с постоянно наращиваемой скоростью двигалась через глубины Ледовитого океана, торопясь к так давно оставленному нами берегу...
– ...Ну вот, папарацци, скоро ты с нами и расстанешься, - печально пошутил, зайдя ко мне в один из последних вечеров вместе с замполитом и Дмитрием Илья Степанович.
–
– Да уж, - поддакнул Огурцов.
– С правдоподобием дела у нас обстоят туго. Не говоря уже о полной правде. Даже, если "Курск" нынешним летом и в самом деле поднимут на поверхность, люди не узнают ничего. Члены комиссии будет, как всегда, отводить глаза в сторону, говорить о внутреннем взрыве на лодке, рассуждать о трагическом стечении обстоятельств, делать глухие намеки на вину самого экипажа... Но правды не узнает никто.
– А вы думаете, её все-таки поднимут?
– спросил я.
– Ну ещё бы! Кто же станет упускать такую возможность "погреть руки"? Правда, произойдет это не раньше осени, когда на море начнутся шестиметровые волны и на неблагоприятные условия можно будет списать все возможные неудачи, а главное - израсходованные неизвестно куда деньги.
– Я думаю, что проект подъема с самого начала обставят такой секретностью, что за ней, как за плотной черной ширмой, можно будет таскать доллары хоть мешками, - подал голос Муромский.
– Ну а потом, поближе к штормам, чтобы были основания в любую минуту прекратить работы, лодку распилят на части и одну из них, пару раз уронив при подъеме и тем самым уничтожив последние свидетельства истинных причин гибели "Курска", все-таки вытянут из воды и покажут издалека журналистам. Хотя, как справедливо заметил Антон Евграфович, сути произошедшего в Баренцевом море это все равно не раскроет.
– И вы об этом так спокойно говорите?
– не выдержал я.
– А что тут поделаешь?
– вздохнул командир.
– Если сказать вслух правду о случившемся 12 августа, значит, надо начинать войну со США. А кто же, скажи на милость, пойдет сегодня пойдет против своего хозяина?..
– Так что ты теперь - единственный, кроме членов нашего экипажа, кто знает, что и как происходило под водой на самом деле, - уточнил Дмитрий.
– И чем такие вещи обычно должны заканчиваться, - добавил замполит.
– Он прав, - кивнул головой после минутного размышления Илья Степанович.
– Потому что, хоть инструкции для нашего флота сегодня фактически и пишутся в генштабе ВМС США, но стоят у штурвалов и нажимают на кнопки пуска торпед - все-таки наши, русские моряки. А потому и окончательное слово будет не за генералами и маршалами, а за нами.
– Вот и опиши все это в своем журналистском отчете.
– Да разве же такое напечатают в наших сегодняшних газетах?
– хмыкнул Дмитрий.
– Подобный материал если и можно как-то донести до читателя, то только сделав из него сюжет какого-нибудь постмодернистского романа.
– Скорее уж виртуального, - поправил я.
– Во-во, именно ври-туального, - уточнил замполит.
– Ври?
– переспросил, наморщив свои светлые брови, Дмитрий.
– Ну да, - подтвердил Огурцов.
–
...А через несколько дней, поднявшись на перископную глубину, мы увидели прямо перед собой землю.
– Ну вот и все, папарацци, - произнес, отрываясь от окуляров перископа, Муромский.
– Сейчас мы высадим тебя неподалеку от Северодвинска, и навсегда расстанемся. Надеюсь, ты уже сочинил легенду, которую будешь рассказывать о своем шестимесячном отсутствии? Можешь сказать, что тебя унесло в море на оторвавшейся льдине, и все это время ты питался вылавливаемым шапкой планктоном... Вон какая у тебя отросла борода за эти месяцы, больше чем у Федора Конюхова!
– кивнул он на мое небритое все это время лицо.
– Не думаю, что у меня будут из-за этого проблемы, - беспечно отмахнулся я.
– Скажу, что подвернул ногу и всю зиму провалялся далеко от города на станции у подобравших меня метеорологов. Могу, если понадобится, даже описать это в подробном очерке.
– Да я это к тому, чтобы ты случайно не проговорился и не рассказал о нашей миссии. Поверить тебе все равно никто не поверит, но слух может дойти туда, куда не надо, и тебя будут потом из-за этого таскать на всякие ненужные "собеседования".
– И у вас по этой причине могут быть неприятности?
– Неприятности? Не-ет... У нас неприятностей не будет. Какие могут быть неприятности у несуществующего экипажа несуществующей лодки? Ты был первый и последний человек, кому довелось узнать тайну двойника "Курска". Больше о нас никто ничего никогда не услышит.
– Да вы что?
– растерялся я.
– Вы хотите сказать, что по возвращении в базу, вас... что, боясь допустить огласки, вас могут... что у нас тоже...
– Да нет!
– усмехнулся, поняв, о чем я говорю, командир.
– Это в американских фильмах государство только и делает, что убирает нежелательных для него свидетелей. А нас просто расформируют и распихают по другим кораблям. Так что не бойся за нас, посмотри вон лучше на землю, - кивнул он в сторону перископа.
Он отступил на несколько шагов в сторону, и я с внезапно появившимся откуда-то внутренним трепетом прильнул к окулярам. И чуть не заплакал, увидев далеко перед собой полоску черного, вылизанного шершавыми северными ветрами берега. Не знаю уж, каким образом, но даже отсюда, через несколько миль холодного морского простора и толстенные стекла перископа, я почувствовал, что это не просто какая-нибудь абстрактная суша, но именно она - моя нищая, преданная, обманутая, обессиленная, ограбленная и обезоруженная Россия. Лучшая держава на свете...
ЭПИЛОГ
...Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина.
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.
Помнишь, в греческом доме, любимая всеми жена,
Не Елена, другая, - как долго она вышивала?
Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны.
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
Осип Мандельштам.
...Да примет небо карандаш