Тень Мануила
Шрифт:
– Постой-постой, но как эти твои цистерны связаны с человеком, за которым ты сегодня гонялся?
– Вот то-то и оно, Леон, – сказал Хасим, вновь затягиваясь. – Здесь я должен посвятить тебя в кое-какую тайну, о которой пока не слишком-то хочу распространяться…
Откуда-то из-за спины Хасима появился трехцветный кот, по всей видимости, нырнувший в кальянную через матерчатый полог. Хасим взглянул на кота, потом как можно ближе наклонился ко мне и произнес настолько тихо, насколько мог, будто бы кот пришел его подслушивать:
– Две недели назад я обследовал
От волнения у меня перехватило дыхание.
– Нет, ты не думай! Это не какие-то там монеты, которые периодически находят россыпями то здесь, то там. Там было кое-что поинтереснее: запечатанная бутыль из-под вина, в которой был рукописный текст… манускрипт.
– Манускрипт?.. – В голове все куда-то поплыло.
– Ну да… рукопись…
Пожилые мужчины, что-то живо обсуждающие за соседним столом, громко рассмеялись, и смех их, казалось, тут же растаял в облаке кальянного дыма, повисшем над нашим столом.
– Я был страшно удивлен тому, что этот пергамент так хорошо сохранился в глиняном кувшине, запечатанном сургучом. Это, по всей видимости, как и многое в Константинополе, чистая случайность.
– Но что же, что это за рукопись? Что в ней?
Хасим вместо ответа сделал еще несколько затяжек, выпустил из ноздрей кальянный дым.
– Я пока не знаю, Леон. Ее предстоит расшифровать и провести ряд исследований… Но вот что мне совершенно не нравится: похоже, в Стамбуле эта рукопись может кое-кому не слишком понравиться… кое-кому особенно религиозному…
– Религиозному? – растерянно переспросил я.
– Да. – Кивнул Хасим. – Хотя до конца я ни в чем не уверен…
– И ты думаешь, что этот человек, – кивнул я в сторону кладбища, – особенно религиозный?
– Не знаю, Леон… Есть такая вероятность… Однако пару дней назад он или, может статься, кто-то другой перевернул мой номер в гостинице вверх дном…
Я испуганно посмотрел на него. Темным пятном последние его слова начали расползаться поверх всех остальных судорожно всплывающих в моей голове мыслей…
– Кто-то искал эту рукопись у тебя в номере? Религиозные фанатики?
– Откуда мне знать… визитки они не оставили. – Он задумчиво затянулся, выпустил дым из ноздрей. – Я не склонен думать, что какие-то люди перерыли мой номер из религиозных соображений… Но я совершенно уверен, что они искали рукопись…
– Почему?
– Потому что в номере были всяческие ценности, а рукопись я в номере не держу. Все, что они нашли ценного, осталось на месте. И если быть честным, то я начинаю побаиваться, что эти люди ни перед чем не остановятся…
– Но почему ты решил, что это может быть как-то связано именно с религией?
– Пока не хочу тебе этого говорить, но у меня есть опасения на этот счет…
Был уже очень поздний вечер, и мы оба устали от затянувшегося разговора. Глаза воспалились от тяжелого воздуха, наполненного дымом, голова болела. Мы расплатились с официантом и вышли из кальянной в прохладный,
– Ты думаешь, что тебе действительно стоит опасаться этого человека?? – спросил я. – Но ведь как-то же это все можно остановить в современном мире? Может быть, тебе стоит заявить в полицию?
– Черта с два, Леон! Что я скажу стамбульской полиции? Что занимался незаконной археологией и нашел несусветную древность, которую не собираюсь оставлять в Турции из соображений ее же безопасности?.. Знаешь, это только поначалу Стамбул кажется заманчивым и прекрасным городом, но, увы, при ближайшем знакомстве он весьма опасен и местами даже отвратителен… Ладно, поздно уже, Леон, завтра созвонимся, – оборвал он сам себя.
Мы наскоро попрощались и разошлись, но потом, когда я прошел всего несколько шагов, мне вдруг нестерпимо захотелось обернуться и зачем-то проводить взглядом Хасима в этом его модном черном тренче с испачканным грязью рукавом… Я все представлял себе, как в этом же модном плаще он проникает на едва охраняемую стамбульскую стройку, чтобы побывать в цистерне и найти в ней клад…
«А откуда он вообще знал, что там клад?» – пронеслось у меня в голове, и я думал уже догнать его, чтобы задать этот вопрос, но Хасим завернул за угол, и я решил, что спрошу об этом завтра. И что-то недосказанное так и повисло между нами в том холодном вечернем воздухе…
Я побрел в сторону своей квартиры, и шагам моим аккомпанировали последние закрывающиеся магазины и кафе, бесконечные рольставни и составляемые друг на друга стулья, а на душе между тем было что-то совсем невесело. Отчего-то я все время оборачивался, проверяя, не следит ли за мной та самая высокая мужская фигура, что выскочила из кустов на кладбище.
Весь тот вечер и все следующее утро тревожные мысли не давали мне покоя, да и обещанного звонка от Хасима все не было и не было…
Ближе к двенадцати я начал уже слишком сильно беспокоиться и позвонил ему сам. Напряженная тишина в трубке сменилась протяжными гудками, после которых голос со знакомой иронией насмешливо произнес записанное приветствие:
«Вы позвонили Хасиму Рахману, но в данный момент он, скорее всего, вбивает основы греческой филологии в головы сотни несчастных оболтусов. Пожалуйста, оставьте после гудка свое сообщение, и он обязательно с вами свяжется».
Если бы не давешний разговор, я бы посмеялся над его шутливым сообщением и оставил ему что-нибудь в этом же духе в ответ. Но теперь, после всего того, что Хасим рассказал мне, я не мог найти себе места.
Экскурсии я провел в тот день как-то скомканно и после работы решил сам дойти до маленького отеля в двух шагах от Святой Софии, где Хасим, по его словам, всегда останавливался. Погода стояла ясная, и тут бы радоваться долгожданному теплу после вчерашнего промозглого ветра, но по дороге к горлу то и дело подступал ком сомнений, в голове вертелись дурные мысли, и в каждом прохожем, в каждом продавце каштанов и жареной рыбы я стал замечать нечто враждебное и недоброе, чего раньше не видел.