Тень могущества
Шрифт:
Волосы цвета сумрачной, потемневшей от времени стали.
Виктор наносит мне на волосы серебристый металлизированный спрей из баллончика. Волосы застывают причудливой рогатой короной, которая начинает извиваться от любого, даже слабенького электрического поля.
Чего-чего, а этого добра в наши времена хватает, и я чувствую себя Медузой Горгоной.
— Значок, — напоминает мне Берг, дотронувшись до моего лацкана.
Я поднимаю воротник плаща повыше и отрицательно мотаю головой.
— Не стоит.
Упоминать о том, что значок поддельный, я не считаю нужным. Это и без того понятно.
Рядом с нами — помойка. Санитарная зона, ежели политесно. Несколько баков, доверху набитых никогда не вывозимым мусором. Памятник прогресса упадочной цивилизации. По стене, над латунным отсверком ребристых поверхностей мусорных контейнеров кроваво-красным люминофором выведено: «Снимите крышку!». Странно, раньше об экоактивистах в этом квартале я не слыхал. Впрочем, свет сгодится и от такого источника.
Я подхожу к помойному баку и накрываю его подобранной с земли крышкой. Виктор молча выкладывает стволы.
Свой собственный 38-й «Смит-Вессон», барабанный револьвер, место которому в антикварной лавке, за что и ценимый. Модели поновее, оснащённые системой электронной безопасности, блокирующей спусковой механизм во всех внутренних помещениях и на семидесяти процентах улиц — не более чем дорогостоящие игрушки.
Шесть выстрелов.
Мой собственный полицейский «глок», столь же древний. Одно утешает — магазин на 17 патронов.
Я вопросительно смотрю на Виктора, и тот сглатывает накопившуюся во рту слюну.
— Ребята отказались. Говорят, им надоело писать рапорты о том, почему на операциях они стреляют из личного, а не табельного оружия. Да и «внутряков» в отдел прислали.
Я пожимаю плечами. Тоже верно. Никто не будет отвечать за чужие грехи. А то, что я намерен совершить — из тех действий, которые равно можно счесть героизмом или же обдуманным и преднамеренным убийством. Как прокуратор решит.
— Что насчёт личных камер? — спрашиваю.
— Сдали в техническое обеспечение… для снятия показаний за истекший месяц. Стационары сейчас завязаны на мой терминал, так что видеозапись я подредактирую. Идёшь?
Я киваю. На самом деле я твёрдо знаю, что в Департаменте известно о моих художествах. И пара видеофайлов тоже наверняка сыщется. Но покамест я ещё нужен. Особенно если спецназ запаздывает.
Я взвожу курок револьвера и продуваю ствол от пыли.
Берк виновато прячет глаза.
Затыкаю «глок» за брючной ремень у левого бока. Брезгливо прячу «детектив спешл» в рукав. Одно счастье — самовзвод.
Подставляю ладонь, и Виктор кладёт на неё несколько маленьких капсул угольно-чёрного цвета. Я заталкиваю их в рот, и жду, пока желатиновые оболочки не лопнут на языке, впуская в меня горьковатую жидкость стимулятора.
Мир
Губы его открываются, что-то крича, и я морщусь, когда раскаты этого громового рёва достигают моих ушей.
— Я не могу больше покрывать тебя! — орёт Берк а я, пожав плечами, делаю первый шаг, растягивающийся на миллиард световых лет.
Возразить нечего. Поэтому я молчу.
Виктор вдруг оказывается далеко-далеко, но смешно семенит на своих коротеньких ножках, пытаясь меня догнать.
Бесполезно — ведь я шагаю по звёздам.
— Зачем тебе столько стволов? — спрашивает он из невообразимой дали, и я хохочу в ответ
— Долго перезаряжать! — гремит откуда-то сверху голос Неба, и я делаю ещё один шаг к несчастному магазинчику дамского белья, недоумевая, зачем его нужно было возводить на другом краю Галактики. Разве обитателям Тау Кита потребуются дамские трусики?
Оружие — это не страшно. Бедный Виктор не знает, но оружие всегда можно у кого-нибудь отнять.
Остро пахнущий кордитом ствол 12 калибра прижимался к ноздрям Эйлин. Девушка с ужасом видела на срезе ствола буроватые кусочки плоти — из обреза убили в упор одну из покупательниц. Так пахнет смерть, подумала девушка. Кровью. И порохом.
Шестеро юнцов не старше двадцати лет, зашедшие в бутик не больше сорока минут назад, были под кайфом. Старик Эрп, сидевший у входа с «липучкой», понял это на секунду позже, чем следовало.
А потом ему проломили голову бейсбольной битой.
Наверное, если бы юнцам были нужны только деньги и жизни, Эйлин бы поняла. Она сама выросла на улице, и была членом такой же стаи. Но эти пришли не за деньгами.
Они пришли за страхом.
Страхом — и зрителями. Зрителями, которые будут унижаться, увещевать, умолять о пощаде, просить не трогать заложников.
А они этого не сделают.
Они убьют всех — медленно, получая удовольствие от бессилия полицейских, машины которых блокировали улицу перед магазинчиком.
Таких называли «вампирами».
Собственно, вампирами они и были.
Тип, приставивший дуло обреза к носу Эйлин, похоже, отключился, и это пугало девушку больше всего. Нарку в его фармацевтической нирване, наполненной смутными образами друзей и врагов, могло привидеться всё что угодно. И Эйлин до судорог боялась той улыбки, которая медленно расцветала на лице вампира. По единственному клыку — на имплантацию второго, по всей видимости, не хватило денег, стекала струйка слюны.