Тень Одержимого
Шрифт:
— Пока, Мэтт, — попрощалась она безучастно.
Техник просто молча ушёл из квартиры. А Пронина взяла со своей тумбочки бутылку красного вина и налила в бокал, который стоял рядом.
— Кис-кис-кис, — произнесла она. Казалось, в пустоту.
Комок меха, лежавший в маленькой кроватке у письменного стола, зашевелился и поднял голову. Выпрямив хвост трубой, к Фросе подошёл пушистый рыжий кот с белой грудкой.
— Мяу! — жалобно отозвалось животное.
Фрося ему улыбнулась.
— Барсик, — нежно сказала она, посмотрев в его оранжевые глаза.
— Мяу! —
Кот запрыгнул на кровать и лёг на обнажённые бёдра Прониной. Она погладила его тёплую шерстистую спинку, и он мирно замурлыкал. Сквозь его безмятежное урчание доносилось еле слышное жужжание сервомоторов. Ефросинья порой забывала, что Барсик был роботом, искусной имитацией древнего животного, служившего домашним любимцем ещё в доимперские времена. Марсианские инженеры так умело изобразили повадки настоящих кошек, что Прониной чудилось, будто у робота была душа. К тому же Барсик обладал рядом важных преимуществ перед своими органическими «сородичами», которых на разных планетах до сих пор заводила беднота. Он не просил есть, а подзаряжался от своей кроватки. Ему не был нужен туалет. Его можно было выключить, когда Фрося отправлялась на задание либо просто пропадала в Пирамидионе, занимаясь бумажными делами или тестируя новое оружие у Нади.
Пронина пила вино, поглаживая котика. Расставание с Мэттом ей нелегко далось, но она себя уверяла, что всё не напрасно. Дорогой напиток, доставленный на Землю из виноградников самого Мерно, и вшитые в Барсика термостаты согревали её сильнее, чем робкий, слишком застенчивый парень из техподдержки. И тогда какой смысл был в этих отношениях? Всё пройдёт и забудется. А сама охранительница лучше поймёт, что ей нужно от жизни, и усвоит важный урок — спасение от одиночества тщетно, оно будет всегда, и с этим ничего не поделать. Было ли дело в полной фигуре или в чересчур неуступчивом, мужественном характере, Ефросинья не знала. И уже устала гадать, но всё равно продолжала корить себя.
Раздался звонок из динамиков компьютера. Фрося аккуратно поставила бокал на тумбочку, а затем не менее аккуратно, чтобы не повредить спрятанную под мехом электронику, положила Барсика на кровать, и подбежала к письменному столу. Там она по-армейски быстро сняла со спинки и надела бюстгальтер, белую блузку и синюю юбочку до колен, после чего нажала на кнопку «принять».
Вокруг Ефросиньи вмиг вырос зелёный луг. Небо над ним было голубым и светлым. Где-то вдалеке простирались холмы и на ветру колыхались широкие листья белоствольных пальмёз. За рощей Фрося видела золотые, увенчанные буквами «I» купола Натальинского Собора и Тарайско-Прокопиевской Лавры. Это была голограмма для связи через гиперпространство.
Куда сильнее пальмёз и имперских храмов Фросю заинтересовали люди. Перед охранительницей предстала женщина, словно сошедшая с кадров кинофильма или обложки журнала. Она была стройной и спортивно сложенной, а в её лице словно отсутствовали лишние черты. Длинные волосы она заплетала в косу до пояса. Носила она белый сарафан с ягодами, который подчёркивал её изящную талию и слегка обнажал тонкие
— Привет, Груша, — вяло улыбнулась сестре Фрося.
— Привет, — улыбка Аграфены была более яркой и живой. — Давно не созванивались.
— Прости, Груша, я сама по тебе скучаю, — искренне ответила Ефросинья. — Всё пропадаю на работе, а от неё ужасно устаю.
Хотя сёстры выглядели совершенно по-разному, в их лицах угадывалось что-то общее. У них обеих были карие глаза, русые волосы и похожие носы. Вот только Аграфена — красавица. А Ефросинья — нет.
— Эх, Фрося, — вздохнула Груша. — Я тоже устаю немало — съёмки, фотосессии и ребёнок. Но вот выбрались показать Славе Священный Город, развеялись слегка.
— Рада за вас, — сдержанно произнесла старшая сестра.
— Пора и тебе отдохнуть, — сказала младшая. — Давай как-нибудь вместе махнём, например, на Зекарис. Я слышала, теперь там спокойно. И море чистое.
— Хорошая идея, — согласилась Фрося. — Только я не знаю, когда вообще смогу освободиться. Служба Императору не даёт поблажек.
— И что ты такую работу выбрала? — спросила Груша. — Улетела из Тараи, вечно в заботах, мы видеться по-нормальному не можем.
Ефросинью передёрнуло от этих слов. Пронина-старшая хотела больше времени проводить со своими родственниками, но порой чувствовала, что между ней и сестрой лежит огромная пропасть. Ещё давно они пошли по трудной дороге жизни разными путями. Настолько разными, что взаимопонимание, которого они достигли в детстве, довольно быстро улетучилось.
— Я умная, — ответила Фрося. — А если Господь-Император дал мне ум, то я должна Ему отплатить.
— Ты ко всему относишься очень серьёзно, — заключила Груша.
«А как же иначе?» А иначе — можно жить нормальной человеческой жизнью в южном полушарии Великородины, где ещё остались природа и тихие уголки, выйти замуж, завести детей… Аграфена думала, что любая женщина могла достичь этого так же легко, как и она сама. Но забывала, что далеко не всех женщин Господь-Император сотворил красивыми… и нормальными, здоровыми душой.
— Издержки профессии, — попыталась отшутиться Ефросинья. — Я и к годовщине твоей свадьбы серьёзно отнеслась. Тебе уже пришла посылка?
— О да! — воскликнула Аграфена. — Она прекрасна! Жаль, не для здешнего климата, но в Престольном будет смотреться замечательно!
Фрося улыбнулась. Шуба, изготовленная из меха ршинского хорюнчика, обошлась ей недорого, но по меркам Великородины стоила баснословных денег и считалась предметом роскоши.
— Спасибо, сестра, — Груша была довольна.
Её карие глаза были большими и выразительными, с длинными, подчёркнутыми тушью ресницами. Не в пример маленьким глазкам Ефросиньи, к тому же начисто лишённым косметики.