Тень Одержимого
Шрифт:
Пронина сделала драматическую паузу. Она любовалась, как глазки Денниса боязливо забегали туда-сюда.
— «Все мы идём к смерти и в ней найдём спасение», — с пафосом передразнила охранительница. — Я не пойму, что там у вас — ячейка повстанцев или клуб самоубийц?
— Я слышу это впервые, — фыркнул разрушитель.
Зелёный — значит, он снова не соврал.
— Эта фраза — неплохая зацепка, — заговорила Ефросинья. — Жаль, что Бернард отказался давать показания, а охранители, которые его задержали, не такие добрые и милосердные, как я. Так что теперь его тело стало прахом в кремационной камере, а мелкая подлая душонка вечно жарится в аду на костре у Змея.
Деннис
— Какие же они… кхе-кхе… идиоты.
Охранительница оживилась — эти слова будто дали ей карт-бланш на новые пытки.
— А ты не думал, что и тебя может постигнуть та же участь?
И ударила током.
— А-А-А!!! — пленник задёргался, такой глупый и беспомощный.
— Что мы держим тебя здесь лишь потому, что нам нужна информация? — гремел голос охранительницы. — А ну говори: куда отправился человек в маске?
— Я не знаю… — помотал головой разрушитель.
— ВРЁШЬ! — разъярилась Пронина и снова добавила боли. — Куда? Отправился? Человек? В маске?!
Каждое слово она сопровождала коротким электрическим разрядом.
— Я НЕ ЗНАЮ! А-А-А-А-А!!! — камера потонула в его криках, и часть персонала закрыла уши руками.
Ефросинья вернулась в свой кабинет на вершине Пирамидиона, напоминая себе, что пора снова быть воспитанной и цивилизованной, хотя внутри ещё кипела буря от наслаждения муками Денниса. К тому же она до сих пор злилась на этого ничтожного извращенца, который посмел оскорблять Господа-Императора и построенную Им Империю. Но сейчас ей требовалось не только внешнее благоразумие — для расследования был нужен ясный и холодный ум, который мог бы связать воедино столь малочисленные факты. Все протоколы последних допросов были прямо перед Ефросиньей, на экране компьютера. Как и данные из системы Альберик и со станции на орбите Скумринга.
Пронина зашла в тупик. Охранительница обдумывала каждый известный ей факт, пытаясь сопоставить с другими, но ничего у неё не выходило, причём уже несколько дней. Мозги будто плавились, а затем закипали от потоков информации. Поэтому Ефросинья просто подолгу сидела за столом, схватившись за голову. Малейший шум раздражал её. Рядом Мелисса, Миранда и Мегара бодро болтали по своему обыкновению, и Пронина поймала себя на желании их сжечь, а затем прогнала эту греховную мысль.
Потом пришёл Мэтт. Сквозь полудрёму Ефросинья увидела, как техник сдал девушкам пропуск и магнитный ключ. Андерсон пренебрежительно скривился, после чего вернулся к своей работе, а Дарси, которая помогла Мэтту устроиться в Пирамидион, даже не посмотрела на бывшего подопечного. Похоже, техник не выдержал давления в коллективе и решил уйти. Трусливый щенок… Фрося хотела было по старой привычке подмигнуть ему, но это было ниже её достоинства. Вместо этого она демонстративно зарылась в компьютер, пытаясь добыть хоть что-то из показаний предателя и свежих данных с других планет. Но мозг снова начал пухнуть от нагрузки, и в итоге Пронина только смотрела на экран остекленевшими глазами.
Она хотела спать. И могла бы, не будь она на работе. Но тут одна из «Трёх М» бросила: «Не забудь про „Призрака“, Эфри!» Точно же, именно сегодня Баррада планировал очередной музыкальный вечер. А это значило, что Фросе нужно привести себя в порядок, надеть лучшее платье и… найти мужчину, который будет сопровождать её в театр. Последнее, увы, виделось чем-то нереальным…
После рабочего дня Пронина спустилась на нижние этажи, где на парковке её ждал флаер. Автоматические двери
Святой Себастьян — или Себастьен, как его называли некоторые — дружил с Императором, ещё когда Он ходил среди людей. И, согласно преданию, именно этот сподвижник объединил пытливые умы, готовые трудиться на благо новой Империи, в организацию, что следит в ней за порядком — Охранительное Бюро. Недаром на книге, которую держала статуя, было написано «Innocentia nihil probat». «Невиновность ничего не доказывает» — так переводилась эта надпись с высокого имперского, — именно этим принципом руководствовались охранители в своих поисках врагов человечества.
Над головой святого уходили вверх серебристые колонны и этажи, между которыми, подобно птицам, летали дроны-посыльные. Ефросинья недолго любовалась холодной красотой вестибюля — за подножием памятника она заметила человека. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене и явно не желая, чтобы его кто-нибудь видел. В руках он держал коммуникатор. Экран устройства освещал худое, ничем не примечательное лицо в очках.
— Я ушёл с работы, — тихо, но отчётливо сказал он.
Фрося встала у подножия памятника, вслушиваясь в разговор. Слава Императору, Мэтт был поглощён беседой и не заметил охранительницу.
— Да сегодня, мам! — бывший техник был слегка раздражён. — Я уже сдал ключи и больше не вернусь сюда!
Пронина не слышала голос его матери и могла только догадываться о содержании ответов.
— Да достало меня держаться за место! — это был крик души Мэтта. — Найду я работу, ты не переживай! Где? Да здесь, на Земле! Не в Диптаун же возвращаться. Нет, я не буду как дядя Стив!
Фрося поняла, что испытывает сострадание к этому юноше. Ведь не каждый вытерпит змеиное гнездо «Трёх М» и колкие замечания Андерсона. Она помнила, каким милым и добрым был к ней Мэтт, как было приятно, когда он её целовал и ласкал… Хороший, в общем, парень.
Она хотела выйти из укрытия и приобнять Мэтта, утешить, помочь пережить трудное мгновение. Но верно говорят, что убогих жалеть нельзя. На Великородине почему-то испытывали любовь к нищим, пьяницам и прочим не состоявшимся людям, а потом удивлялись, что совместная жизнь приносит одни страдания.
Мэтт, конечно, был на порядок выше люмпенов из Тараи или Престольного, однако Фрося уже разглядела в нём ростки неудачника. Император не обещал всем хорошую жизнь. Наоборот, Он поощрял развитие и усилия и отсеивал тех, кто не справился с Его испытаниями. Особенно это касалось мужчин, ведь их задача — сталкиваться с трудностями и охотиться на этих — как звали гигантских зверей с Древней Земли? — мамонтов, радуя семью свежим мясом. А Мэтт уж никак не походил на охотника, и Фрося не собиралась посвящать ему свою жизнь.
— Ладно, мам, пойду я. Люблю тебя. Пока, — попрощался он.
Непроизвольно сделала шаг, чтобы обойти постамент… но затем резко направилась к выходу на стоянку. Разве ей нужен этот закомплексованный растяпа?
— Фро! — раздался голос за её спиной.
А она сделала вид, что не слышит.
— Эй, Фро! — кричал Мэтт. — Фро! Постой!!! Куда ты? Фро?!
Ефросинью кольнула совесть, но, с другой стороны, всё было правильно. И рано или поздно Фрося поймёт, что жалеть не о чем.
<