Тень олигарха

Бахарева Ксения Васильевна

В беспорядочной квартире с перевернутой утварью еще пахло хорошим одеколоном, стояла на подносе недопитая чашка ароматного кофе, а хозяина не было. Совсем. Юля почувствовала тошноту, внезапно подступившую к горлу, видимо, оттого, что у нее просто не было сил лицезреть эту разобранную постель, и теледива выскочила на свежий воздух, тотчас опустившись на витиеватую скамейку у подъезда. Сильно дул в лицо сырой и теплый летний ветер. Тепло солнца, что ежеминутно возникало из-за хмурых облаков и исчезало за ними, все же грело и парило перед надвигающейся грозой. Юля сидела и думала: есть в мире нечто вне разумного понимания. В гигантском человеческом таборе человек человека убивает не из-за того, что голоден, как,

к примеру, лев или тигр, человек человека убивает из-за каких-то не сильно нужных, но ценных вещей вроде денег, ключей от автомобиля, видеомагнитофона, музыкального центра, винтовки и многого другого. При этом восемь раз некое создание бьет бейсбольной битой в жизненно важные органы. И где-то царят эти пороки, именуемые человеческим ничтожеством, человеческой слабостью, убогой жадностью, злобой, алчностью, которые в темном подъезде приобретают гигантские размеры, чтобы потом какая-то соседская старушка, как и Юля, содрогнулась от увиденной мерзости.

Кто и почему желал смерти иностранцу? Одна из главных заповедей — не убий, почему же это известное слово разрушает связь времен, мест, национальностей, отчего для кого-то эта заповедь священна, а для иных пустой звук?

— Сбежала? Тяжело? — Из подъезда вышел следователь Дубинин из районного отдела милиции.

— Еще бы…

— Потерпевший из богатой влиятельной семьи в Иране приехал учиться, но провалил экзамены в медицинский. Возвращаться домой стыдился, привозил какие-то вещи на продажу, здесь что-то закупал, отправлял в Иран, жил неплохо. Я так понимаю, его зажиточная жизнь на дорогом «мерседесе» многим бросалась в глаза…

— Понятно… Спасибо. Можете дать комментарий на камеру? — тошнота немного отпустила, и Юля включилась в работу.

— Ой нет… Ничего пока не ясно же. Только предположения. С девушкой его поговорите. Вот она идет.

Кудрявая шатенка в строгих роговых очках с толстым кожаным портфелем в руке появилась из ниоткуда. Она шла так привычно и буднично, словно ничего не случилось, и выглядела как занудная отличница старших классов или, в крайнем случае, аспирантка какого-то важного научного сообщества, в короткой плиссированной юбке и длинных полосатых гольфах, и образ ее никак не вязался с погибшим иностранцем. Подружка, удивившись присутствию журналистов, немного потопталась на месте, размышляя, чем она рискует, но от интервью все же не отказалась, припомнив, что Бабак в последнее время жил в страхе, утверждая, что кто-то очень хочет его убить.

— Кто и за что? — не поняла Юля.

— Как-то он одолжил своему земляку сто долларов, тот денег не вернул — более того, стал с угрозами по телефону требовать еще.

— И что Бабак сделал?

— Почти ничего…

— То есть?

— Каких-то должных мер не принял. А зря. Просто сказал мне и товарищу одному, Белукину, который иногда охранял его, провожая до дома. — Обладательница крепких нервов и полосатых гольфов слегка дернула плечиком.

— Крепитесь…

— И вы: я смотрю, работка у вас незавидная.

Юля возвратилась в телевизионную съемочную машину, нос ее по-прежнему сильно ощущал прелестный запах дорогого одеколона иранца. Всю дорогу до телецентра она размышляла о том, что во времена безработицы и, как следствия, разгула преступности в стране объектом уголовников стали не только коренные жители, но и иностранцы, у которых ввиду специфического образа жизни был достаточно большой круг приятелей, в первую очередь среди земляков. Один из них наверняка и решил навести, как принято выражаться в определенных кругах, на Бабака своих знакомых…

В редакции Юлю нежданно-негаданно ожидал неприятный сюрприз: не появился на службе маститый журналист, которого попросил пристроить в команду «Террановы» заместитель председателя телеканала. Почему именно Юля должна было это сделать, начальник объяснил просто:

когда-то в пылу алкогольной лихорадки болезный послал чиновника далеко на три буквы, и теперь гордость не позволяла ему с высоты своей весомой должности отыграть назад, а талантливого писаку все же было жалко. Как многие уникальные творческие люди, журналист обладал невероятной трудоспособностью и одновременно такой же сильной тягой к спиртному. В момент трезвости он мог за смену выдать на-гора до пяти новостных сюжетов, так и происходило на протяжении двадцати дней кряду. Затем все тело репортера начинало бастовать, будто кто-то незримый взялся его колошматить, руки и ноги не слушались и нервно дрожали, а глаза наливались бурой краской вампира, да зубы стучали по подбородку так, что из несвязного бормотания нельзя было понять абсолютно ни единого слова. Именно такое состояние было накануне исчезновения выпивохи, после того, как он вернулся с весьма ответственных съемок вынесения исключительного приговора в Верховном Суде.

— Есть отснятый материал? — спросила Юля у дежурного редактора.

Симпатичная коротко стриженная Вероника, месяц назад получившая диплом журналиста, всецело старалась закрепиться на престижной работе, поэтому всячески стремилась угодить начальству. Юля, несмотря на свой юный возраст, уже успела записаться в их число.

— Да, двадцать четыре минуты, вот кассета, но из нее ничего не понятно… — Вероника хлопала большими глазами, и на лице ее не отражалась работа ни одной извилины, лишь читалось подобострастие.

— Что за день сегодня такой… Я посмотрю.

Юля отправилась в монтажную комнату, вставила отснятую кассету в видеомагнитофон, уставилась в экран, и очень скоро ей стало понятно, что не понятно абсолютно ничего. В исходном материале мелькали кадры судьи, монотонно оглашающего приговор неким двум братьям, крупные планы зрителей, самих братьев, у одного из которых после объявления вердикта Верховного Суда, приговаривающего обоих к исключительной мере наказания через расстрел, пошла пена изо рта, он стал кричать и забился в судорогах. Волнующие кадры крайне сурового приговора приводили в отчаяние, перехватывало дыхание, зрачки расширялись, охватывал озноб, да и волосы становились дыбом, но кто были эти братья, какую мерзость они сотворили, в чем крылась фабула совершенного преступления, собственно, как и кто оглашал приговор, было абсолютно неясно.

— Невероятно. Надо отправить кого-нибудь к Жоре домой.

— Уже, — с готовностью ответила Вероника, прижимая папку с отредактированными текстами к груди. — Вернулся его товарищ, говорит, бесполезно, накануне Жорик закупился ящиком водки, а обычно он никому не открывает, пока не выпьет свое, и даже если мы взломаем дверь…

— Толку будет мало. Выдать сюжет без комментариев в эфир мы не сможем, в крайнем случае, только тогда, когда великий талант вернется к своим обязанностям. Стало быть, наши прекрасные отношения с Верховным Судом, которых я добивалась битых три месяца, можно благополучно похоронить. Профукать такую эксклюзивную возможность!

— Тут еще кое-что… — замялась дежурный редактор. — Пришло официальное приглашение на бланке с настоятельным требованием посетить ближайший районный отдел внутренних дел в связи с обращением некой гражданки, обвинившей ведущую телепрограммы «Терранова» в клевете, порочащей ее честь и достоинство.

— Ого! Ну и денек, честное слово!

Следующим утром Лисовская постучалась в искомый кабинет дознавателя, чтобы воочию ознакомиться с сутью предъявленных ей обвинений.

В полупустом кабинете с бело-синими масляными стенами за ширпотребным письменным столом над печатной машинкой склонился мелкий сутулый белобрысый человек в милицейской форме, пытаясь одним пальцем простучать некий документ, каждый раз мучительно и с трудом отыскивая нужную букву алфавита.