Тень Орла
Шрифт:
– Хрофт! – выругался Берг, с немалым трудом подчиняя коня своей воле. Он огляделся, пытаясь сообразить, в какой стороне осталось страшное видение. Слева и справа к нему приближались два огонька, казавшиеся в темноте слабыми и безопасными. В мгновение ока северянин слетел с коня и погасил факел, сунув его в траву. Крепко стоя обеими ногами на земле, он пригнулся и потянул из голенища широкий нож.
«Интересно, – как-то отстраненно подумал он, – кто же был тот, кого чудовище собралось пожрать в той балке?»
Додумать интересную мысль Берг не успел. Правый огонек очень быстро приближался. Йонард пригнулся, чуть присев и расставив руки, выдвинув правое плечо чуть вперед. Он был готов. Позвать на помощь Танкара как-то не пришло в голову. Не из бравады.
– Ты, Эрон? – обрадовался Йонард, выпрямляясь.
– А кого ты здесь поджидал? Гонки прошли правее, – знакомая усмешка в голосе певца окончательно уверила Йонарда, что он не ошибся.
– Ты видел?.. – не сдержался Йонард, шагнув к певцу, но договорить не успел. Слова застряли в горле. Потому что в тот миг, когда он повернулся к Эрону, глаза того мигнули зеленым пламенем. Зажав в руке потухший факел, он смотрел на певца, не в силах сообразить, что же ему следует предпринять. Эрон сам помог ему. Подъехав поближе, он зажег факел берга от своего.
– Ты спрашиваешь, не видел ли я огромного, страшно израненного боевого пса, единственного выжившего из всей своры и, после долгой голодовки, поймавшего, в конце концов, свою первую добычу.
Йонард молча кивнул, сглатывая набежавшую слюну.
– Откуда ты…
– Видел, видел, – коротким кивком подтвердил Эрон, – и поэтому, чтобы не мешать ему, свернул вон в ту ложбинку. А поднимаясь из нее, заметил два огня, которые стояли на месте и не двигались. Довольно странно для больших гонок во славу Таргатай. – Эрон улыбнулся. – Кто с тобой?
– Танкар! – обретя, наконец, голос, зычно крикнул Йонард.
Через мгновение Танкар собственной персоной вылетел прямо на них из тумана.
– Ну конечно, мог бы и сам догадаться. Где Йонард, там и Танкар, а уж где Танкар, там без Йонарда не обойдется.
Танкар тоже был под сильным впечатлением. И сообразив, что их теперь трое, возбужденно размахивая факелом, заорал:
– Скорее! Мы ешо догоним его!
– Кого? – поперхнулся Йонард, – этого… это… эту жуть?
– Чудовище, – подтвердил рыжий, – вы же его видели? Такое невозможно не заметить. Давайте его поймаем! Это ж какое удивление оно мне устроило, мама дорогая!
Йонард с Эроном переглянулись.
– Ну вы даете, горячие еверские парни, – сказал Берг, трогая с места своего баира.
– Гляньте-ка наверх, – указал Эрон в сторону от холма. По его гребню, уже пройдя половину пути до вершины, двигалась живая огненная лента… Очень быстро двигалась.
– Хрофт! Что же мы здесь торчим, как три жерди посреди поля?! – рявкнул Йонард и, сжав баира коленями, послал его вверх по склону.
Берг гнал своего баира наперерез всадникам, мчащимся по самому по краю холма.
Трое верховых, окруженных желто-алым сиянием, разбили туман и выметнулись наверх, успев увернуться, чтобы не быть накрытыми катящейся лавиной огня, ора и конского топота.
По ровной степи «крылатые кони солнечных дорог», аххоры, не знали себе равных в беге, но по холмам, крутым подъемам и спускам темно-серый баир шел и быстрее и легче, и скоро вырвался вперед. Так они и летели: по сторонам два рыжих пожара – аххоры, а в центре, словно припорошенный пеплом, баир. Тугое полотно воздуха рвалось со слышимым свистом, взъерошивая гривы коней и поднимая дыбом волосы всадников, земля летела под ноги с пугающей, и в то же время возбуждающей стремительностью. Азарт скачки снова захватил Берга и, повинуясь внезапному порыву, он закричал на всю степь: «Таргатай!!!» Звучное эхо из сотен голосов скфарнов подхватило крик Йонарда, как ураган – беспомощную птицу; со всех сторон неслось: «Гатай! Гатай! Гатай!»…
– Хрофт! – изумленно выругался
Впрочем, германец почему-то был уверен, что бог его племени не обиделся, потому как привык, что Йонард поминает его обычно перед замахом двуручника. А здесь, в пьянящей неистовой скачке, имя покровительницы рода Сатеник само слетало с губ, словно он тоже был одним из ее сыновей.
Он мчался по утренней степи и во все горло орал самую воинственную из всех песен одиннадцатого легиона, а навстречу ему вставало юное, умытое солнце. Приятели не отставали. Так, втроем, словно связанные, они и влетели на всех махах в лагерь кочевников. И почти одновременно остановились, подняв коней на дыбы, перед Сатеник и вождями племен. Вслед за ними в лагерь ворвалась и остальная толпа, тотчас заполнив собой все свободное пространство между крайними гэрами лагеря, возвышением, покрытым ковром и, как только сейчас заметил Йонард, лошадиной шкурой, черной, как уголь, пригвожденной к земле четырьмя акинаками. Йонард мгновенно сообразил, что это такое. Знак войны! Род Сатеник принял решение идти на Акру. И выбирал воинов, достойных принять участие в походе. Каждый, кто считал себя мужчиной, должен был, неся в руке горящий факел, подойти к шкуре, наступить на нее одной ногой, крикнуть громко, чтобы все слышали, свое имя, а затем, отступив, воткнуть факел в землю. Следующий поступит так же, и так до тех пор, пока медлительным не придется перескакивать через плотное огненное кольцо вокруг лошадиной шкуры. А это уже считалось в племени не слишком почетным, на такого горе-воина мать племени ласково не посмотрит.
Все происходило именно так, как представлял себе германец. Их факелы: его, рыжего Танкара и, что было удивительно, Эрона-певца, уже давно были воткнуты в землю. Они отошли в сторону, опередив скфарнов, сгоняющих табун на отдых, и стали наблюдать за другими, жаждущими битвы, славы и богатой добычи. Йонард уже знал, что лишь десятую часть племени отпустила Сатеник в этот поход. И значит, каждый, кто пойдет с ними под стены Акры, должен стоить десятерых. Северянин видел, как наступили на шкуру Инпас и Агим, Нингир, Акхит и Тарк. Все они выдержали испытующий взгляд черных, как ночное небо, проницательных глаз Сатеник. А некоторые, и юные, и зрелые, и в годах скфарны с густыми шапками волос и неухоженных бород, слабели перед этими глазами даже до дрожи в коленях, способных сдавить лошадь так, что она садилась… Наверное, в этот миг сама Таргатай смотрела на скфарнов глазами Сатеник. Некоторых короткий, отстраняющий взмах сухой властной руки выталкивал за грань невидимого круга, назад, к гэрам. В свои двадцать с небольшим, Йонард был уже опытным воином и понимал, что эти люди могли и не дрогнуть в схватке, и лечь на поле брани, уложив рядом с собой не одного врага. Но на то Сатеник и мать рода, что должна заботиться обо всех своих детях. Чтобы не остались без защитника и добытчика жены, маленькие дети, старики. Отец новорожденного, приятель Йонарда, Илос отошел к гэрам, туда же отправился и молодой всадник, почти мальчишка… Увидев слезы обиды и разочарования на его совсем еще детском лице, Сатеник поманила его, улыбнулась мягко:
– Ты – последний в своем роду мужчина, Кенем. Прежде чем идти в бой, ты должен дать жизнь троим воинам-скфарнам, – донеслось до германца.
– Хорошо, мать Сатеник, – заносчиво крикнул тот, – прямо сейчас и начну. У меня есть невеста!..
Вслед юноше полетел беззлобный смех.
Когда же, наконец, определилось, кто идет в поход, а кто остается, Сатеник вновь взошла на колесо и ударила акинаком в гонг. Тревожные длинные звуки поплыли над степью, будоража и выгоняя из низин остатки утреннего тумана. Солнце было уже высоко. Род Сатеник был истинно велик и не оскудел пока героями. Один из вождей племен подошел к женщине и протянул большую чашу, которая горела в лучах солнца, как яркий костер, потому что была отлита из чистого золота. Чаша была невероятно тяжела, но Сатеник подняла ее одной рукой, высоко, так, чтобы видели все. И осушила ее всю во славу Таргатай.