Тень отца
Шрифт:
Два человека сидели на скамье у стены, в тени вьющегося растения.
– Так ты отдашь мне ее в жены? – спрашивал Иосиф.
Клеопа был немного старше Иосифа. Его густые волосы выгорели на солнце и приобрели пепельный цвет. Лицо было смуглое, изрезанное тонкими морщинками. Весь его вид говорил о том, что этот человек привык работать в поле под открытым небом. Он сидел, опираясь на расставленные колени большими огрубевшими руками.
Ответил Клеопа не сразу. Видимо, раздумывал. Только спустя некоторое время медленно стал наклоняться
– Со вчерашнего дня я думаю о твоей просьбе. Размышляю о ней не переставая. Даже с женой советовался. Я вижу, что ты любишь ее – мы сразу это заметили. Но я хочу, чтобы ты знал, как обстоят дела. У нее нет родителей. Опекунами ее были священник Захария и его жена. Когда у нас родились Симон и Иаков, она к тому времени немного подросла, и мы попросили, чтобы она переехала в наш дом. Так и получилось. С той поры именно я стал ее опекуном.
– Елизавета говорила мне об этом.
– Жена Захарии была для нее как мать и не перестала быть ею. Елизавета заботится о ней, даже находясь вдали. Я обещал ей, что ничего без ее согласия не сделаю с Мириам. Но раз уж сама Елизавета тебя прислала… Однако я не хотел бы решать поспешно. Не обижайся Иосиф, но ведь я совсем не знаю тебя.
– Ты и не мог меня узнать.
– Ты мне нравишься: ты трудолюбив, благочестив, немногословен. Если бы речь шла о моей собственной дочери, то я бы уже решил.
– Я понимаю твое беспокойство…
– Я советовался с женой до поздней ночи. И мы готовы выполнить твою просьбу. Но… Я не знаю, как ты на это посмотришь. В Иудее, согласно старому обычаю, вопрос о женитьбе решают родители или опекуны детей, а молодым даже нельзя увидеться перед помолвкой. Здесь мы были вынуждены отойти от старого обычая. Наверное, это вызывает у тебя возмущение, но девушки у нас встречают человека, как Мириам встретила тебя, и сами говорят родителям, кого они хотят в мужья. Тебя это сильно возмущает?
– Вовсе нет.
– Действительно?
– Ну конечно. Я люблю Мириам и хотел бы, чтобы она была для меня не только женой, но и другом. Я хочу знать, согласится ли она выйти за меня по собственной воле.
Клеопа поднял голову и молча посмотрел на Иосифа, словно застигнутый врасплох его словами. Затем улыбнулся:
– Я рад, что ты так думаешь. В Иудее люди соблюдают столько предписаний… Потеряться в этом можно. Но здесь мы живем среди язычников. Я знаю, что о нас, галилеянах, говорят как о безбожниках…
– Ты считаешь, что спросить девушку о ее согласии – это безбожие?
Клеопа почесал голову.
– Разве я знаю? Разве я могу знать? Я всего лишь земледелец. Учители в синагогах говорят, что каждое нарушение древних предписаний является тяжким грехом. Что ты об этом думаешь?
– По-моему, если у нас есть уверенность в том, что, нарушая предписания, мы противимся воле Всевышнего, тогда мы грешим.
– А ты, значит, не уверен?
– Нет. Почему Всевышний должен по-разному
Деворой, Юдифью? Впрочем, скажу тебе откровенно… Я люблю Мириам так, что не стал бы ее мужем, если бы не знал, что она сама этого хочет. Я просто не сумел бы иначе.
Клеопа смотрел на Иосифа, быстро моргая.
– И ты тоже? – спросил он. – Знаешь, и я не смог бы решить вопрос о ее замужестве без ее согласия. – Он вновь почесал голову. – Но как быть с предписаниями? Боюсь, что скажут люди в синагоге. Действительно, я не знаю…
– Ты рассматриваешь каждое предписание как закон Всевышнего?
– Нет. Конечно, ты прав. Зачем Всевышнему как-то по-другому смотреть на женщин? Я знаю Елизавету, знаю мою жену. Но я боюсь. А ты не боишься?
– Не боюсь. Когда человек любит…
Клеопа снова засмеялся. Но на этот раз уже немного свободнее.
– От большой любви часто рождается непослушание. Но одно меня успокаивает: ведь это именно Елизавета и Захария прислали тебя. Они посоветовали тебе присмотреться к Мириам, правда? Раз они так решили, то, наверное, не имели бы ничего против, если бы Мириам сама сказала, что она думает о твоем предложении. Ты смелый, но и она такая же.
Еще какое-то время Клеопа озабоченно почесывал щеку. Беспокойство не оставило его. Всю жизнь он жил в страхе, что нарушит какое-нибудь из бесчисленных предписаний, о которых говорили учители в синагогах.
– И она смелая, – повторил он. – Я наблюдаю за ней вот уже два года, а все-таки не знаю ее. Вроде сестра моей жены, но насколько же она другая! Пойми меня правильно: я не думаю плохо о своей жене. Таких, как она, немного. Преданная, хозяйственная, работящая, послушная. А как заботится о детях! Как им во всем помогает! Но Мириам…
Он пригладил волосы своей большой ладонью.
– Она другая. Я даже не знаю, как сказать… Она живет среди нас, ест, пьет, спит, работает, отдыхает – как и все. Она готова помочь каждому, готова взять на себя любую работу, только бы избавить от забот другого человека. Она не жалеет сил. И в то же время она такая веселая: пела бы, наверное, вечно. А знаешь, как она много молится? Я хотел бы уметь так молиться!
Клеопа замолчал на мгновение. Было видно, что ему трудно найти слова для выражения того, что он хотел сказать. Затем он заговорил снова:
– Я забочусь о ней, но на самом деле разве она нуждается в чьей-либо заботе? Она едва перестала быть ребенком, а в ней уже столько зрелости. Я говорил, что она такая же смелая, как ты. Потому что она действительно смелая. Если она любит, то тоже не умеет бояться. Она доверяет людям. И если кто-то доверится ей, то наверняка не разочаруется. Она не станет отмерять на купеческих весах то, что хотела бы дать. Видишь, именно поэтому я должен спросить ее, хочет ли она стать твоей женой. Если это грех, то пусть он падет на меня!