Тень подозрения

Вильямс Чарльз

Я успел заметить, что с загаром все в порядке.

— С сиреной он доедет минуты за две, — сообщила она, внимательно следя за моей реакцией.

— Убить вас я смогу еще быстрее, — ответил я. — Об этом вы подумали?

— Конечно, — ответила она. Потом распустила хвост и растрепала волосы, чтобы они падали ей на лицо. — Но вы же не станете? Это не ваш стиль. Вы даже успеете убраться отсюда, если пуститесь бежать не откладывая.

— Конечно, — согласился я. У меня была чудесная возможность убраться отсюда.

Она расстегнула мой пиджак и посмотрела на разорванную рубашку:

— С вами даже и делать ничего не нужно. Так вы собираетесь

бежать?

— Нет, — ответил я. Я уже слышал приближающуюся сирену. Он пристрелит меня раньше, чем я добегу до шоссе. — Я собирался кое-что вам сказать. Ваш муж не такой дурак, каким вы его считаете.

— Ах, вы еще[и оптимист? — Она проворно покопалась у себя под юбкой и сбросила пояс. Наступив на него ногой, она разодрала эластичную материю.

— Вы думаете, это так уж необходимо? У вас и так все получилось. Никто ничего не докажет.

Она не ответила. Сирена звучала уже совсем близко.

— Вы не доверяете остальным? Или это они вам не доверяют? — спросил я.

— Вы не попытаетесь бежать? — спросила она, нахмурив брови.

— Нет, я же вам сказал.

Судя по звуку, он был уже в трех-четырех кварталах отсюда и ехал со скоростью миль семьдесят в час.

Если он не перевернется или не въедет в садовую ограду, значит, водитель он хороший. Сирена то умолкала, то снова начинала завывать.

— Вы дурак. — Она облизнула губы.

Очевидно, она не была уверена, что у нее хватит присутствия духа, поэтому пыталась подготовить себе пути к отступлению.

— Хорошо, миссис Редфилд, — сказал я и сгреб ее.

Она стала вырываться, но это было бесполезно, потому что я не боялся причинить ей боль. Я повернул ее лицом к себе, правой рукой зажал оба запястья, а левую прижал к ее губам. Зажав ей рот, я оттеснил ее к стене у двери. Потом прижал ей ноги к стене, чтобы она не могла лягаться. Протяжный вой сирены умолк, и на крыльце, а потом и в коридоре послышались шаги.

Он рывком распахнул дверь, и я отшвырнул в сторону миссис Редфилд и повис на нем, стиснув его обеими руками. Под моим весом он споткнулся, поскользнулся на половике, и я ударил его в ухо. По-видимому, большого впечатления это на него не произвело — он только еще больше разъярился. Я даже подумал, что сейчас он встанет, хотя я сидел у него на плечах.

Я снова ударил его и попытался дотянуться до револьвера. Я рассчитывал, что он вынет его из кобуры, когда подойдет к двери, но он этого не сделал, поэтому у меня был только один способ им завладеть. Он дрался как безумный. Я был тяжелее его, как минимум, фунтов на тридцать, но он все шел вперед, пока мы оба не свалились на кофейный столик, сломав его и разбив пепельницу. Мне удалось снова взять его в захват — я стиснул ему шею левой рукой и потянул его на себя, а правой ударил по груди. Он сопротивлялся без единого звука. Тогда он сделал попытку дотянуться до оружия, но я ему не дал — я слегка повернул кобуру, и револьвер выпал из нее на пол.

Я сунул его в карман своего пиджака, не обольщаясь мыслью, что смогу испугать его этим. Это только в кино вы можете показать человеку револьвер, и он будет беспрекословно повиноваться, как будто у вас в руках волшебная палочка. Но я имел дело с Редфилдом, у которого только что избили и изнасиловали жену. В тот момент, когда он ее увидит, остановить его с помощью оружия можно будет, только разрядив в него всю обойму, пока он не упадет замертво.

Однако я все же мог воспользоваться одной штуковиной, которая должна

была лежать у него в правом кармане брюк или куртки. Но прежде, чем я смог до них добраться, он снова бросился на меня, и мы опять покатились по полу, давя обломки упавшей лампы. К счастью, она не была подключена к розетке. На этом этапе сражения мы подкатились к тому месту, куда упала миссис Редфилд, когда я ее толкнул, и он наконец ее увидел — увидел, как она сидит в разодранном платье с растрепанными в беспорядке волосами. Теперь он превратился в неистового янычара, хотя по-прежнему не произнес ни слова. Чтобы остановить его, я должен был бы весить фунтов четыреста. Он стиснул мне горло и, придавив к полу, встал коленями мне на грудь.

Я ударил его в челюсть — достаточно сильно, рассчитывая сбросить с себя, — но с тем же успехом я мог бы молотить кулаками стену. Он ответил ударом в лицо, вскочил на ноги и «пнул по голове. Я схватил его за ноги и снова завалил на пол, и в этот раз, когда мы с ним. снова сцепились, я наконец нашел эту штуку.

Это было подло и отвратительно, и мне очень не хотелось так поступать с ним, но остановить его по-другому я не мог. Мне нужно было попытаться с ним поговорить, поэтому он должен быть в сознании.

Я схватил дубинку и сначала отключил ему руки, а потом обработал мышцы ног. Она метнулась мимо меня к камину и успела ударить меня кочергой, прежде чем я успел среагировать. Я снова оттолкнул ее, и она упала.

Редфилд лежал на обломках кофейного столика.

Я придавил его к полу, потому что он не оставлял попыток достать меня руками или ногами, хотя они больше ему не повиновались. В горле у меня клокотало, а во рту чувствовался вкус крови; перед тем, как воспользоваться дубинкой, я получил достаточно.

— Слушайте! — Мне пришлось сделать паузу, чтобы восстановить дыхание. — Я ничего ей не сделал.

Ты думаешь, я ненормальный? Она подставила меня.

Она хотела, чтобы вы меня убили или чтобы я навсегда убрался отсюда. Разве вы еще не знаете, что это она убила Лэнгстона? Сколько вы можете закрывать на это глаза?

У меня прервалось дыхание. Пытаясь вдохнуть, я посмотрел ему в лицо и понял, что он не слышал ни одного моего слова. Он был в сознании и не мог пошевелиться — то есть все было так, как мне хотелось, но все мои усилия ни к чему не привели. У меня не было никаких шансов пробиться к его сознанию: в его мозгу просто не осталось свободного места — он был переполнен всепоглощающим стремлением добраться до меня и убить. Двигались только его глаза — он переводил взгляд с меня на ее лицо и обратно. Взгляд у него был ужасный. Если бы я даже прожил лет сто, то и тогда, наверное, не смог бы его забыть. Потом я напомнил себе, что будет чудом, если я доживу хотя бы до утра.

Я поднялся.. Ноги у меня тряслись'. В комнате не было слышно ни звука, только наше хриплое дыхание нарушало тишину. Я подошел к стене и оборвал телефонный провод. Ключей от его фургона я не нашел, но он, наверное, оставил их в зажигании. Вряд ли мне удастся убраться на нем, не привлекая к себе лишнего внимания. Хотя теперь мне не было смысла планировать свои действия дольше чем на одну минуту.

Я двинулся к дверям. Она лежала на боку и хныкала.

Это было вполне разумно. Он оторвал себя от обломков столика и пополз на меня, как собака с перебитой спиной, по-прежнему глядя мне прямо в глаза. Он так и не произнес ни одного слова. «Значит, мне нужно самому с ним заговорить», — подумал я.