Тень «Полярной звезды»
Шрифт:
— Вперед, — сказал Джим. — Не стойте там, оплакивая себя. Живо вперед и вылезайте вон в то окно. Ну, пошевеливайтесь!
Макиннон услышал шум внизу и поставил ногу на перекладину стремянки.
— Спасибо, Гарольд, — сказал Джим. — Хочешь еще одну подсказку? Бель Карниваль на гандикапе принца Уэльского.
— Бель Карниваль, э? Надеюсь, мне повезет больше, чем давеча, — проворчал Гарольд, крепко держа стремянку.
Джим с другой стороны ухватился за лестницу, поддерживая дрожавшего как осиновый лист Макиннона.
— Вперед, скорее же,
Макиннон, с трудом переставляя ноги, стал подниматься по стремянке. Джим, поторапливая, поднимался следом, почти вплотную. Когда они были уже наверху, Джим почувствовал, что Макиннон оседает назад, не в силах двигаться дальше, и прошипел ему в ухо:
— Они уже близко! Теперь они знают, где мы! Пять здоровенных парней с ножами и свинчатками! А теперь тянитесь вверх, пока не нащупаете окошко, и вылезайте через него. Оттуда до соседней крыши вниз меньше метра, это же совсем рядом. Ну, обеими руками… так, так, давайте!.. а теперь — бросок!
Ноги Макиннона оторвались от стремянки и задергались в воздухе, едва не отправив Джима к праотцам; однако секундой позже отчаянно вихлявшиеся ноги исчезли из виду, и Джим понял, что Макиннон пролез в окно.
— Все в порядке, Гарольд? — негромко спросил он. — Ну, я полез.
— Поторапливайся! — послышался снизу хриплый шепот.
Джим, прижавшись к стене, искал руками окно, нащупал подоконник и подтянулся. Еще секунда — и он уже почти протиснулся наружу. Спрыгнув на плоскую, крытую свинцом, холодную и мокрую крышу, он оказался, наконец, под открытым небом.
Макиннон был рядом, в полуобморочном состоянии.
Джим осторожно встал и сделал несколько шагов в сторону. Они оказались в небольшом желобе для стока воды между стеной театра, шагах в семи от края крыши, и покатой, с трехгранными выступами, крышей уксусной фабрики. Ряды этих трехгранников, напоминавших морские волны, нарисованные ребенком, протянулись метров на двадцать; мокрые от дождя, они поблескивали под тусклым светом низко нависшего неба.
— Ну, что, теперь лучше? — спросил Джим.
— Угу. Эта высота, знаете…
— А что, собственно, происходит? Кто они, эти парни?
— Того коротышку зовут Уиндлсхэм. Это сложная история… Тут замешано убийство.
У него был жуткий вид: известково-белое лицо с подведенными черным глазами и ртом, черный плащ, белая манишка: он выглядел обесцвеченным и потусторонним. Джим пристально смотрел на него.
— Убийство? — переспросил он. — Чье убийство?
— Сможем мы отсюда спуститься? — спросил Макиннон.
Джим потер подбородок.
— На том конце крыши есть пожарная лестница, — сказал он. — Только не слишком шумите, там у них старикан один внутри, сторожит банки с маринадами.
Он взбежал по наклонной плоскости первой секции и бесшумно перепрыгнул на другую. Каждый трехгранник был полутора метров в высоту и скользкий от недавно прошедшего дождя; Макиннон то и дело скользил и дважды упал, пока они добрались наконец до пожарной лестницы.
«Чего ради я все это делаю?» —
Узкая железная пожарная лестница крепилась болтами на стене фабрики. К счастью, стена эта выходила во двор, где было темно, и внутри фабрики с этой стороны все было спокойно. Весь трясясь и потея, умирая от страха, Макиннон все-таки перебросил себя через край крыши, нащупал ногой первую перекладину и медленно, крепко зажмурившись, повернувшись к лестнице спиной, спустился вниз. Джим, спустившийся первым, взял его за руку.
— Бренди, — выговорил Макиннон невнятно.
— Не будьте хлюпиком, — сказал Джим. — В таком виде вы не можете зайти в паб — вы не продержитесь там и пяти минут. Где вы живете?
— Челси. Оукли-стрит.
— Деньги при вас есть?
— Ни пенни. О господи…
— Все в порядке, поедете со мной. Я отвезу вас туда, где вы сможете переодеться и выпить, там и поговорим об этом дельце с убийством. Первоклассная шутка, ничего не скажешь…
Макиннон, потерявший всякую волю и даже способность удивляться, никак не реагировал на то, что этот молодой зеленоглазый рабочий сцены в грубой одежде вывел его на улицу, подозвал кеб и с самым уверенным видом, какой только можно вообразить, приказал ехать в Блумсбери.
Глава третья
Фотографы
Джим расплатился с извозчиком на Бёртон-стрит, неподалеку от Британского музея, где расположилось несколько четырехэтажных магазинов и жилых домов, и, пока Макиннон нервно озирался вокруг, отпер дверь опрятного магазина с двойной витриной, на стекле которой значилось: ГАРЛАНД И ЛОКХАРТ. ФОТОГРАФИЯ. Он провел Макиннона через темное помещение магазина в заднюю комнату, теплую и ярко освещенную.
Обстановка комнаты представляла собой странное сочетание лаборатории, кухни и запущенной, но уютной гостиной. Вдоль одной стены протянулась широкая полка, уставленная химикатами, в углу пристроилась раковина, потрепанные кресло и софа стояли по другую сторону почерневшей кухонной плиты. В воздухе стоял густой едкий дым.
Дым исходил в основном из короткой глиняной трубки, которую курил один из двух мужчин, находившихся в комнате. Это был высокий, крепко скроенный человек лет шестидесяти с жесткими седыми волосами и такого же цвета бородой. Когда вошел Джим, он поднял голову от стола.
— Привет, мистер Вебстер, — сказал Джим. — Мое почтение, Фред.
Второй мужчина был худощав и намного моложе, ему было лет двадцать пять, примерно столько же, сколько и Макиннону. Его сардонического склада лицо являло собой живую смесь остроумия и спокойного просвещенного ума. В его внешности, как и в Макинноне, тоже было что-то, привлекавшее к себе внимание, — то ли художественный беспорядок его светлых волос, то ли сломанный нос.