Тень принца

Чан-Нют сёстры

— Чтобы ярким светом наполнить это мгновение нашего праздника, позвольте представить вам мою наложницу Лим, светоч моей жизни.

Из-за ширмы, которую украшала изящная резьба — полет драконов, появилась женщина редкой красоты, хотя ее кожа была довольно темной. Тяжелые, блестящие волосы обрамляли широкое томное лицо, а тело, о сладострастных изгибах которого можно было только догадываться, было скрыто длинным свободным платьем. Медленными шагами она приблизилась к столу и поклонилась гостям. Затем с печальным видом подошла прямо к мандарину Тану. Даже скромно склонив голову, она не могла скрыть красоты больших, мило округленных глаз. Она подала

почетному гостю изящный фарфоровый кувшин из Залама. Держа чашку двумя руками в знак уважения, он протянул ее женщине, и она, приветствуя его, налила в нее хризантемовую водку. Мандарин Тан восхитился тонкими рисунками, украшавшими ее запястья, — чудесно исполненными арабесками, как будто знакомыми ему. Но у него не было времени как следует рассмотреть эти роскошные татуировки, потому что она уже снова вернулась к принцу и, подержав его за руку, через мгновение беззвучно удалилась. Мандарин же так и остался сидеть с открытым от восхищения ртом — отрицать кошачью красоту наложницы принца было невозможно, но ее придворная дама превосходила ее изяществом. Как только она появилась, тонкая и гибкая, ступая за своей хозяйкой, он почувствовал большое волнение. Его взгляд упивался ее чертами, словно нарисованными кистью вдохновленного богами художника. Она как будто была существом иного мира. Казалось, она скользит по воздуху — так легки были ее шаги, так воздушна осанка. Плечи грациозно двигались, бедра раскачивались, как розы под ветром. Она отличалась от своей хозяйки матовостью кожи, бледность ее лица оттеняла рисовая пудра, похожая на легкую пыль, принесенную бризом. Его сердце было потрясено, мандарин сопротивлялся потоку любовных стихов, нахлынувших на него огромной волной.

— Что ты думаешь об этом? — спросил мандарин Кьен, с любопытством глядя на него.

— О чем? — осторожно помедлил мандарин, боясь попасть впросак.

— Ну о смерти крестьянина Рисовое Зерно, я хочу с тобой подробней о ней поговорить.

Делая вид, что поправляет прическу, мандарин кашлянул.

— А, да… Если ты спрашиваешь мое мнение, то я считаю: нельзя отметать версию политического убийства.

— Как! — воскликнул министр. — Ты считаешь, что мы заказали это убийство?

— Не вы, не власть, но, возможно, кто-то из самих крестьян.

Так как его друг состроил недоуменную физиономию, мандарин Тан объяснил:

— Представь себе человека, которому надоело подчиняться сжигаемому честолюбием Рисовому Зерну и который сам решил возглавить мятеж. Какая удача для него, что того арестовали! Рисовое Зерно больше не участвует в движении, значит, он сам может встать во главе крестьян. И вот, когда ты приказал освободить Рисовое Зерно, убийца мог воспользоваться этим, руководствуясь жаждой власти.

Мандарин Кьен отложил палочки и сказал едва слышно:

— А, ты взял этот след…

— Скажем просто — это одно из направлений, которые я собираюсь расследовать. Конечно, все требует проверки, но это — отправная точка. Я думаю, не стоит недооценивать страсти, которые всегда кипят вблизи любой власти.

Мандарин Кьена долго смотрел на друга.

— Ты прав, чего не сделаешь, чтобы взобраться на вершину власти? Разве мы, в пору юности, не старались ради этого превзойти самих себя? И не только самих себя, но и всех прочих. Возьми для примера экзамены. Какой смысл отличаться от одноклассников, если не мечтаешь превзойти их? Вся наша система построена на сравнении, а не на абсолюте.

— Конечно, — согласился мандарин Тан, — но эта соревновательность

служит гарантией качества, которого иначе не было бы. Те, кто лучше всех выдержали экзамены, получили самые высокие назначения, кто бы что ни говорил.

— Но были ли мы все в равных условиях, с самого начала? — спросил его друг. — Взгляни на первое неравенство: мы с тобой — выходцы из народа, родились в грязи и росли в нищете. И если бы мы не были наделены некоторым умом и огромным везением, мы бы не стали тем, кем стали, потому что власть все равно принадлежит знатным, богатым и могущественным.

— И все же, раз мы, императорские мандарины, сидим за столом принца, это означает, что система имеет определенную гибкость, — возразил мандарин Тан. — Я считаю, что экзамены являются справедливым инструментом для восстановления равенства, потому что позволяют бедняку вроде меня достичь самых высоких должностей.

Как всегда, мандарин Кьен на все имел ответ.

— Но сколь высоко ты можешь подняться, мой бедный крестьянин? Тебе позволено вершить справедливость, как и мне, но вопрос вот в чем: сможешь ли ты когда-нибудь царствовать?

Молодой правитель пожал плечами, зная наизусть все, что в этом случае может быть сказано, так как этот спор был всего лишь эхом их жарких юношеских дискуссий.

— Мандарин Тан, — продолжал Кьен, — тебе известно, что я вынужден был стать кастратом ради получения высокого поста?

— Да, я догадался о твоем выборе и уважаю его, но убежден, что ты все равно получил бы его благодаря присущим тебе качествам.

— Как ты веришь в мой талант! — закричал министр, разражаясь смехом. — Хотелось бы в конце концов оправдать твое доверие!

* * *

— Скажут, что мы с вами друзья-неразлучники! — воскликнул доктор Кабан, слегка ударив по плечу ученого Диня. — Для меня большое облегчение, что вы здесь, потому что я никого не знаю на этой ассамблее.

Так как его сосед не отвечал, сидя с непроницаемым лицом, врач осведомился:

— Насколько я понял слова принца, вас и мандарина пригласили остановиться здесь, не так ли?

— Действительно, — холодно отвечал ученый. — Поскольку все постели в столице заняты лекаришками, принц любезно предложил нам комнату во дворце. Между нами говоря, она гораздо комфортабельнее, чем вульгарное наемное жилье, снятое на несколько дней.

Тут вмешался человек с совершенно круглым лицом и редкими волосами, сидевший слева от Диня:

— В тюрьме еще осталось несколько свободных камер. Я знаю, что говорю, я — господин Фан, хранитель тюремного архива. По традиции эти помещения оставляют для провинциальных мандаринов, которые часто приезжают в столицу без денег.

— Прекрасно, но представьте себе, господин Фан: принц Буи лично знает мандарина Тана. Поэтому он не захотел, чтобы с ним обращались как с обычным провинциальным мандарином, ищущим жилье.

Поерзав на стуле, доктор Кабан шепнул на ухо ученому:

— Хм, как вы думаете, найдется ли во дворце местечко для известного медика?

Динь насмешливо поднял бровь и резко ответил:

— Как, доктор Кабан, комната, заказанная вами в самой дорогой гостинице, не оправдала ваших ожиданий?

— Представьте себе, ученый Динь, — как оказалось, честность коммерсантов Тханглонга весьма сомнительна. Взяв с меня огромные деньги, мне предоставили диван, который я вынужден разделять с толпами тараканов. Конечно, я устроил скандал, но денег мне не вернули под тем предлогом, что я сам принес тараканов.