Тень Сохатого
Шрифт:
— Удивительно правильный подход, — одобрил Турецкий. — Тогда я, пожалуй, нач…
— Кофе хотите? — неожиданно спросила Ляля.
— Кофе? М-м… Да, пожалуй, нет. Спасибо.
— Спиртное вам не предлагаю, потому что вы на работе, — сказала Ляля. — Но себе, с вашего разрешения, немного налью. — Ее ресницы дрогнули. — Вы ведь не возражаете?
— Да нет, — пожал плечами Турецкий.
— Вот и хорошо.
Ляля встала с дивана, прошла к бару, достала оттуда стакан и бутылку джина. Наполнила стакан наполовину и вернулась на диван со стаканом
— Это помогает мне держаться. В последние дни я чувствую себя довольно скверно.
Турецкий вновь пожал плечами:
— Да ради бога, пейте. Вы же у себя дома.
— Спасибо, — сказала Ляля, подняла стакан и сделала большой глоток.
На щеках женщины появился румянец, губы покраснели, а карие, лучистые глаза засияли еще ярче. Она улыбнулась и сказала:
— Ну вот, мне и стало лучше. Теперь я готова говорить о Генрихе.
Ляля подняла руку и изящным движением откинула со лба густые рыжеватые волосы. Турецкий невольно залюбовался ею, она перехватила его взгляд и улыбнулась. Александр Борисович конфузливо покраснел.
— Ляля, — заговорил он, — а вы давно женаты?
— Восемь лет.
— Я слышал, что Риневич был свидетелем у вас на свадьбе?
Она кивнула:
— Да, это так.
— Он… дружил с вашим мужем?
Ляля отпила джина, вздохнула и ответила:
— Мне всегда казалось, что да. Они ведь знакомы с юности. Вместе служили в армии.
— Об этом я тоже слышал, — сказал Турецкий. — Скажите, а в последнее время они не ссорились?
Ляля задумчиво покачала головой:
— Я не замечала.
— Ну, может, он стал реже приходить к вам в гости?
— В гости? — Ляля едва заметно усмехнулась. — О нет, Риневич никогда не приходил к нам в гости. Я его вообще плохо знала. За все эти восемь лет мы встречались раз пять-шесть.
— Гм… Странная получается дружба. Значит, они встречались на стороне? То есть, я хотел сказать, они…
— Я поняла, — сказала Ляля. — Да, они встречались на стороне. Но это не потому, что я была против их дружбы. Просто у них так повелось. Ну, знаете ведь, как это бывает — мужская компания и все такое прочее. Олег Александрович был как раз приверженцем мужской компании. Он вообще относился к женщинам довольно прохладно. В том смысле, что расценивал их исключительно как объект вожделения. Ни на что другое они, на его взгляд, не годились.
— Курица не птица, женщина не человек?
Ляля кивнула:
— Именно. Он всегда говорил о женщинах с налетом этакого гусарского цинизма. Как в пошлых анекдотах. Мне это конечно же не нравилось. И Геня видел, что мне это не нравится, поэтому не приглашал к нам Риневича. Меня это устраивало, Риневича, по-видимому, тоже.
— Ясно. Ляля, а вы не можете предположить, какая кошка между ними пробежала? Что послужило причиной их размолвки?
— Понятия не имею. Муж знал, как я отношусь к Риневичу, поэтому
— Звучит таинственно, — заметил Турецкий. — Как в готическом романе. Там тоже жильцы старинного замка стараются не упоминать имя злого духа, заточенного в стенах.
Ляля отпила джина и подняла брови:
— Почему?
— Опасаются, что, услышав свое имя, он проснется и выйдет наружу. И тогда сбудется старинное проклятие и всех обитателей замка настигнет страшная гибель.
Ляля слегка поежилась.
— Какие ужасы вы рассказываете. Не думаю, чтобы здесь было то же самое. Да и на злого духа Риневич не похож.
— А как насчет старинного проклятия? — пошутил Александр Борисович.
Ляля отпила из стакана, затем пристально посмотрела на Турецкого и неожиданно холодно произнесла:
— Об этом я ничего не знаю.
Турецкого неприятно поразила перемена ее тона. Да и в глазах Ляли в тот момент, когда она произносила эти слова, промелькнуло что-то жесткое, холодное и острое, как осколок льда.
«Похоже, здесь и впрямь кроется какая-то тайна», — пришло на ум Александру Борисовичу. Но мгновение спустя глаза Ляли вновь залучились теплым, золотистым светом, и появившиеся было подозрения Турецкого развеялись, как холодный туман под лучами горячего солнца.
Немного помедлив, Турецкий спросил:
— Генрих Игоревич и про слияние нефтяных компаний вам ничего не говорил?
Ляля нахмурилась:
— Ну почему же… Геня не мог об этом не говорить, ведь это была самая крупная его сделка. Это вообще была самая крупная сделка в нашей стране. Но вы знаете, Александр Борисович, я никогда особо не вникала в дела Гени. Даже об этой сделке я больше слышала по телевизору, чем от него самого.
— Он был рад?
— Чему? Сделке?
— Угу.
Ляля кивнула:
— По-моему, да. Это вроде бы было выгодно. И выгодно не только для Генриха, но и для Риневича. Генрих как-то сказал, что это будет самый грандиозный проект с тех пор, как в России открыли первое месторождение нефти. А мой муж никогда не бросает слова на ветер и никогда ничего не говорит ради красного словца. — Ляля чуть наклонилась вперед и спросила хриплым голосом: — Александр Борисович, вы скоро увидитесь с Генрихом?
— Может быть.
Ляля грустно улыбнулась:
— Он не хочет со мной встречаться. Думает, я сильно расстроюсь, когда увижу его в этой… клетке. Передайте ему, пожалуйста, что я его люблю и жду.
— Обязательно передам, — пообещал Турецкий.
Он встал с кресла. Ляля залпом допила джин и поднялась вслед за ним. Прощаясь, Турецкий всучил Боровской свою визитку и сказал:
— Если Генрих Игоревич все-таки захочет с вами встретиться, убедите его, что лучшее в его положении — рассказать всю правду. Другого выхода нет. Кстати, номер вашего домашнего телефона я знаю. А номер своего мобильника вы мне не сообщите? На всякий случай.