Тень сомнения

Озеро Эрроухед, штат Орегон

В любви и на войне все средства хороши. Во всяком случае, так принято говорить.

Но Кейн сомневался в справедливости старой поговорки: ведь на кону стояла судьба Клер Холланд. Нет, к чертям ее, она никогда по-настоящему его не любила. Даже поговорить с ним не хотела по-человечески, если не считать того единственного случая, когда ему удалось-таки заставить ее отворить свои железные ворота.

Кейн с силой нажал на тормоз и заглушил мотор, напомнив себе, что Клер теперь замужняя дама. Правда, с мужем она живет врозь, но не в разводе, и носит фамилию Сент-Джон.

Сквозь

лобовое стекло, забрызганное каплями дождя, Кейн задумчиво разглядывал недвижимость, доставшуюся ему в наследство: горную хижину на берегу озера Эрроухед. Развалюха. С крыши свисает сорванная ветрами дранка, два окна заколочены досками, ржавые водостоки забиты палой листвой и грязью, крыльцо просело и покосилось. Чердачное окно разбито, и осколки стекла тускло поблескивают на двускатной крыше крыльца. Когда-то на чердаке этой тесной хижины была его спальня.

«Добро пожаловать домой», – подумал Кейн с угрюмым смешком и, перебросив через плечо брезентовый рюкзак вместе со скатанным спальным мешком, вылез из машины. Ледяной ветер полоснул его как бритвой, заставив низко наклонить голову, в бедре запульсировала боль – сувенир на память, оставленный случайным куском шрапнели во время последней заокеанской командировки. Зажившая рана все еще заставляла его немного прихрамывать и замедлять ход, когда надо было спешить. Он поморщился и вскинул рюкзак повыше на плечо.

Взойдя на крыльцо, Кейн вставил ключ в старый замок, и щеколда легко подалась, дверь со скрипом распахнулась, на пол посыпалась сухая древесная крошка.

Застоявшийся воздух, смешанный с многолетним слоем пыли и непередаваемым ощущением разбитых надежд, окружил его, как только он шагнул через порог. Впервые с тех пор, как он решился на эту миссию, Кейна охватили сомнения. Может, это была неудачная идея, и ему не стоило возвращаться сюда? Наверное, тот парень, который советовал не будить спящую собаку, знал о жизни кое-что такое, чего не знал Кейн.

Увы, теперь уже поздно. Кейн перешагнул через перевернутый кофейный столик. Пути назад нет. Теперь уже нет.

Кейн бросил рюкзак и спальный мешок на кушетку в углу. Когда-то она была розовой и считалась очень современным предметом мебели, но теперь выцвела до буровато-серого цвета, обивка на ней полопалась, местами вылезала войлочная начинка. Подоконники облупились, окна были затянуты паутиной, причем кое-где сохранились останки насекомых, попавших на обед к паукам. Стены из узловатых сосновых бревен покрылись пятнами плесени, в воздухе витал запах гнили.

«Ладно, мне случалось останавливаться в местах и похуже», – напомнил себе Кейн. На Ближнем Востоке и в Боснии он повидал лачуги, в сравнении с которыми эта горная хижина казалась дворцом. Вся разница состояла в том, что ни одну из тех хибар ему не приходилось называть родным домом, и только здесь его душа вдруг лишалась внешних покровов и начинала кровоточить.

Этот убогий домишко Кейн помнил с раннего детства – он жил здесь когда-то с отцом и матерью. Мать работала официанткой, и Кейн вдруг вспомнил, как быстро снашивались ее туфли: ей приходилось много миль проходить взад-вперед по гриль-бару «Западный ветер».

– Будь умницей, милый, позаботься о себе сам, – говорила она, ласково похлопывая его по плечу и улыбаясь своей печальной усталой улыбкой. – Я приду поздно, так что запри дверь и ложись спать. Твой папа скоро вернется.

Ложь! Ложь, как всегда, но спорить не имело смысла. Она целовала его в щеку. От Элис Моран всегда пахло розами и папиросами. Дешевый запах: смесь дешевых духов и дешевого курева. Она покупала сигареты без фильтра, к которым полагались товарные купоны, которые годами копились у нее в ящике комода. Элис никогда не использовала

их на хозяйственные нужды – только на что-нибудь особенное. Большая часть подарков, полученных Кейном на Рождество и на день рождения, была приобретена на эти купоны – доход с никотиновой зависимости его матери.

Но все это происходило очень давно, когда жизнь, хоть и скудная, была проста и не задавала девятилетнему мальчику головоломных вопросов. А потом Па попал в аварию, и все изменилось. Все стало гораздо хуже.

У Кейна не было особых причин копаться в собственном прошлом, поэтому он сделал вид, что не замечает бурлившего в груди гнева, как уже научатся не замечать боли в бедре. Но тут ему вдруг попалась на глаза пожелтевшая газета 1980 года с портретом Джимми Картера, и он вновь почувствовал себя неуклюжим бунтарем-подростком – сексуально озабоченным и до чертиков жаждущим лучшей жизни. Ему хотелось ни в чем не уступать Холландам или Таггертам – самым богатым семьям из всех живущих на озере, сливкам местного общества. Их слово много значило не только в небольшом прибрежном городке, носившем индейское название Чинук, но и в городе Портленде, расположенном в девяноста милях к востоку. Но больше всего на свете он хотел заполучить Клер! В голове его не оставалось ни одной посторонней мысли, по телу пробегала дрожь, между ног горел пожар, когда он начинал мечтать о Клер – богатой и неприступной дочери Датча Холланда.

Кейн скомкал старую газету в кулаке, вспомнив, сколько ночей провел без сна, придумывая способы остаться с ней наедине. Все эти грандиозные фантазии не принесли ему ничего, кроме злости, досады и неукротимых, но бесплодных эрекций, сводивших его с ума.

Он не хотел вспоминать о Клер. Зачем еще больше осложнять себе жизнь? Все равно она никогда не считала его ровней. Он был недостаточно хорош для нее. Все ее подростковые мечты были устремлены к Харли Таггерту, сыну главного конкурента ее отца. А к нему, Кейну Морану, она обратилась только один раз. В то чудесное утро.

– Черт! – прорычал Кейн, пытаясь изгнать ее образ из памяти.

Несмотря на дождь, он распахнул окна и впустил в дом резкий влажный ветер, несущий с собой соль Тихого океана. Может, холодный ветер разгонит миазмы отчаяния и разбитых надежд, застоявшиеся в воздухе и цепляющиеся, по добно паутине, за выцветшие шторы и дешевую поломаную мебель.

Оставив открытой дверь, Кейн вернулся к джипу, чтобы захватить свой портфель, портативный компьютер и пинту ирландского виски – дешевого сорта, того самого, что всегда предпочитал его отец. Смешно! Почему он должен пить ту же сивушную дрянь, что и папаша, которого он всегда терпеть не мог? Нелепость, конечно, но что ни говори, а была в этом какая-то преемственность. Как будто он не заслужил большего.

Хэмптон Моран всегда был жалким подонком, злобным до самого дна своей алчной душонки. А после аварии, приковавшей его к инвалидному креслу, он вообще озверел, стал буйным пьяницей, полным жалости к самому себе и неудовлетворенных планов мести. Вернее, выпивал он и раньше, еще до того, как превратился в калеку, – выпивал слишком много и даже поколачивал жену и сына, – но после аварии Па стал пить горькую. Он покупал «Черный бархат» [1] , когда мог себе это позволить, но очень скоро возвращался к дешевому ирландскому пойлу, служившему горючим для его несбыточных надежд.