Тень спрута
Шрифт:
— А вы из какого письма про нее узнали? — полюбопытствовал Калашников.
— Из самого первого, — спокойно ответил Гринберг. — Я все ваши письма читал, даже неотправленные.
— Даже так?! – поразился Калашников.
— Именно так, — кивнул Гринберг. — Я отвечаю не только за безопасность Артема Калашникова от остального мира, но точно так же, и даже в большей степени — за безопасность остального мира. От Артема Калашникова.
Калашников самодовольно улыбнулся.
— Не слишком ли много чести? — спросил он, желая услышать еще парочку столь же масштабных похвал.
— Честь здесь ни при чем, — возразил Гринберг. — И мне, и вам прекрасно известно,
— Верно, — кивнул Калашников. — На вашем месте я бы не то что почту — каждую мою мысль просматривал!
— Это само собой, — поморщился Гринберг. — К сожалению, этого оказалось недостаточно.
— Что значит — недостаточно?! – удивился Калашников. — Для чего — недостаточно?
— Для обеспечения безопасности, — устало произнес Гринберг. — Давайте начнем с начала, Артем Сергеевич. Расскажите мне о Прекрасной Галактике.
Елки-палки, подумал Калашников. Выбрал, называется, первую попавшуюся метафору!
— Это действительно так серьезно? — на всякий случай уточнил Калашников. — Именно Прекрасная Галактика и есть исходящая от меня угроза?!
— Как вы догадались? — усмехнулся Гринберг. — Что ли старую поговорку вспомнили? Чем величественнее идеал, тем больше трупов?
Калашников почесал в затылке. Какая ж это поговорка, подумал он. Сущая правда.
— Хорошо, — сказал он. — Давайте я расскажу обо всем по порядку. Только чур, потом объясните, чем эта злосчастная галактика угрожает нашей безопасности!
— Объясню, — кивнул Гринберг. — Честное слово комитетчика!
2.
Калашников медленно сжал пальцы правой руки, обхватил возникший прямо из воздуха стакан и отпил несколько глотков тонизирующего напитка.
— Что Звездная Россия рай земной, я уже в первый час понял, — сообщил он Гринбергу, отставив стакан в сторону. — На одни только восстановленные ландшафты любоваться — целой жизни не хватит. Плюс материальное изобилие, вечная молодость, люди вокруг замечательные, до любой планеты рукой подать…
Калашников печально вздохнул и покачал головой.
— Одним словом, вспомнил я ваши слова, Михаил Аронович. Буквально в первые же минуты вспомнил. Рай земной вокруг, это точно; но мне-то, Артему Калашникову, что в этом раю делать? Раздобыть арфу, сандалии, крылышки — и петь аллилуйю? Квалификации-то у меня — никакой, интеллект — специально проверил, Сети спасибо, — ниже среднего, личные потребности — ого-го! Да, да, именно ого-го — меньше, чем на мировую известность, не претендую. Особенно теперь, когда каждому чейну известно, кто такой Артем Калашников!
Калашников посмотрел на Гринберга, но комментариев не дождался.
— Так что сел я посреди Сети и пригорюнился, — заключил Калашников. — Опять, думаю, план составлять надо, как жить дальше. Ну, что в Сети при слове «план» происходит, объяснять не надо, сами знаете; короче, в следующие четыре часа пришлось мне изрядно попотеть. Такого количества нерешенных проблем я не то что не видел — представить себе не мог! История двадцатого века — три тысячи тем, адаптивное программирование — двенадцать тысяч, понимающая психология — аж сорок четыре тысячи! И все темы, как вы сами понимаете, мои — то есть и по силам, и по интересам подходят! Ну, думаю, труба дело: раз в нашей Звездной России столько всего несделанного — значит, что-то не так с демографической политикой! Не осилить нам всего этого, нас же, звездных русичей, всего миллиард человек!
— Минутку, — сказал Гринберг. — Вам не кажется
— Напротив, — возразил Калашников, — мне показалось странным, что никому до меня эта проблема даже в голову не приходила. Позднее я понял, почему. Простите за издевательскую цитату, но у меня сложилось впечатление, что в Звездной России труд стал первейшей потребностью человека.
— Так оно и есть, — подтвердил Гринберг. — Собственно, вы сами — ну то есть не сами, но вы, — к этому и призывали! Креативный императив, Артем Калашников, две тысячи тридцать шестой год.
— Тоже мне, авторитет, — фыркнул Калашников. — Что ж, заветы классика успешно воплощены в жизнь. Звездного русича нынче хлебом не корми, дай какую-нибудь проблему решить. Или просто хорошо поработать — вон мой сосед, Семен Лапин, водку по старинным рецептам гнать научился, восемьдесят сортов в погребах держит, хорошо еще, лирк успевает лишний алкоголь расщеплять… Но это к слову, а если вернуться к Прекрасной Галактике — то идея у меня возникла практически сразу. Я еще раз провел аналогию между нынешней Звездной Россией и добрыми старыми компьютерными играми. Какое было главное отличие игры от жизни? В игре я гарантированно достигал результата! Быстро ли, медленно ли — но в конечном счете я всегда выигрывал. Игры, в которых не удавалось продвигаться с привычной для меня скоростью, отбрасывались как скучные; я играл только в те, где уже достиг определенного мастерства. Так вот, аналогия заключается в том, что для нынешних звездных русичей жизнь — это бесконечная и увлекательная компьютерная игра. Подобно мне, они точно знают, какая задача им по силам, а какая — нет, и берутся только за те проекты, которые наверняка будут реализованы. Это действительно рай — жизнь вечной молодости, вечного изобилия и вечных гарантированных успехов. Обратной стороной этого рая является то, что проблемы стали для нас своего рода пищей — пищей для нашего ума и наших тел. Нам нравятся проблемы; мы хотим, чтобы их стало все больше и больше. Понимаете, к чему я клоню?
Гринберг нахмурился и сцепил руки в замок.
— Пока еще нет. Пожалуйста, продолжайте!
— Это как в старом анекдоте, — улыбнулся Калашников. — Один дедушка боролся, чтобы не было богатых, а другой, чтобы не было бедных. В своем двадцатом веке я думал, что проблемы нужно решать так, чтобы их больше не было. Сегодня я столкнулся с миром, где проблемы решаются так, чтобы их стало еще больше.
Калашников замолчал и допил стакан с тоником до дна.
— Я по-прежнему не понимаю, — сказал Гринберг. — Честно!
— Ну вот, — развел руками Калашников. — А еще мысли читаете… Я же не говорю, что это плохо. Чем больше знание, тем больше граница с непознанным, и все такое прочее. Но лично мне как-то не по себе от перспективы провести всю свою бесконечную жизнь, настраивая очередные версии искусственного интеллекта, моделируя психологию Наполеона или совершенствуясь в изготовлении светлого пива!
— Не по себе, — повторил Гринберг и поднял палец. — Интересно. Почему — не по себе?
— Да потому, — махнул рукой Калашников, — что я пессимист, паникер и патологический трус. Потому что проблемы, любезно предложенные мне в Сети, были отсортированы не по их важности, а по их интересности для меня лично. Потому, что если все звездные русичи именно так выбирают, чем им заняться, то есть очень большая вероятность просмотреть действительно важную проблему!