Тень Уробороса (Лицедеи)

Шахов Василий

— Нет, не то я хотел… Да забудь! — землянин отмахнулся, легко хохотнул и выложил перед Зилом небольшую пластиковую коробочку. — Как договаривались. Здесь три штуки. Апробированные. Только вот точит меня подозрение, что понадобились они не для хороших дел. Не знаю, кому ты служишь, всё через десятые руки шло… Но… в общем, ты мне почему-то понравился, парень. Со мной так бывает — вижу человека впервые, а как будто… Ладно, плюнь. Короче, играешься ты с огнем, как и я. Но мне средства нужны для работы. Не оправдание, конечно, однако хочу проект раскрутить, не афишируя пока перед властями. Тут ведь чистой игры не дождешься, если прознают…

— Тогда зачем вы в это ввязались?

— А

ты себя об этом спроси, парень! Себя! Ты вот зачем ввязался? На карьериста… ну, не тянешь, мягко говоря…

— Допустим, я «синт»…

— Ты? «Синт»? Ну и юмор у тебя! — Палладас взял у него деньги и, не считая, спрятал во внутренний карман куртки, висящей на спинке его стула. — Добро, договорились. Хочешь быть «синтом» — будь им. Я просто по-человечески посоветовать хочу тебе: приготовь пути к отступлению. Не бойся предать хозяев — они в случае надобности перешагнут через тебя и даже не споткнутся. А вот я на месте некоторых обзавелся бы хорошей, но маленькой стереокамерой и фиксировал бы все любопытные моменты моей невеселой жизни… В карты играешь?

— Нет.

— Да ты прям монах! Ладно, монах, слушай дядьку Змия. Яблочко хочешь? Нет? Ну ничего, слушай. Все равно плохому научу. Есть в карточной игре такая ерунда, как козыри. Вернее, совсем они не ерунда, за счет них-то ты и выигрываешь. Они тебе нужны до зарезу. И вот ты сидишь, просчитываешь варианты. Тут и твоя интуиция не последнюю роль играет, и удачливость. Но башка, парень — это главное. Она тебе на сто ходов вперед может все продумать, если ее правильно применять. Так вот, некоторые снимки из жизни господ N, которых ты наверняка знаешь, а я нет, могут когда-нибудь стать теми самыми козырями в твоей игре. Ну а не пригодятся — так никогда не поздно предать их жертвенному огню… на алтаре верности, кхем-кхем… Ну все, «синт», монах и просто хороший парень по фамилии Инкогнито… пора мне. Мы в расчете.

Зил пожал его еще крепкую, но явно исхудалую ладонь (как хорошо запомнилось пятнышко кислотного ожога у него на большом пальце!), и Палладас, коротко кивнув, растворился в снежной свистопляске темного зимнего вечера.

На Земле все так неоднозначно: то снег, то жара. А стереокамера — это, может быть, и правда выход…

8. Рассказ о призраке

Элинор возвращался на Эсеф катером. Ему запретили пользоваться трансдематериализатором на обратном пути. Не захотели рисковать тем, что он получил от Палладаса.

Фаустянин попытался узнать, что же там, в той металлической коробочке, но она оказалась прочно запаянной. Любая попытка вскрыть ее стала бы замечена.

В ожидании гиперпространственного сна Элинор просто читал и старался не думать над словами биохимика. Он впервые так хорошо ощутил, что означает запретить себе о чем-то думать, поймав себя на потребности в шестой раз перечитать одну и ту же строчку.

И тогда он прибегнул к простому, но очень действенному способу, когда надо уснуть, а спать еще хочется не очень, локти отчего-то становятся лишними, мешают… в общем, когда виновато всё и все, но только не твое нежелание спать. Зил просто начал перебирать памятные моменты своей прошлой жизни и запутывать мысли. Одно цепляется за другое, другое — за третье, и уже не помнишь, с чего начал, а того только и надо… и снова что-то вспоминаешь, проваливаясь, вертишься, словно вода, которую засасывает в слив…

И в полусне-полунаяву мелькнул на одном из ярусов «слива» эпизод, за который зацепилось воображение, а вода пустых мыслей обрушилась дальше…

Вирт и Сит, вечные друзья и вечные противники,

«посошник» и «цепник», плохо проявив себя на молебне (шептались о постороннем), были наказаны. Вскоре за «мечтательность» наказали и Зила. В молельне остался лишь смиренный Квай, а неугомонных друзей приговорили к исправительным работам: рубить дрова — кто пробовал разрубить это твердокаменное дерево породы cileus giate, тот поймет — и таскать их к большой машине, стоящей за монастырской стеной. Мальчишки баловались, но дело спорилось. От их мокрых разгоряченных тел шел пар, им было жарко и весело, несмотря на стылую морось. Когда же из часовни выглядывал суровый наставник Маркуарий, наказанные становились воплощенной благочинностью — три этаких воплощенных благочинности!

— О чем же это вы шептались на молебне, братья? — спросил Элинор, не в первый раз замечая их таинственные переглядывания.

— А мы не скажем тебе, брат Зил! — поддразнил его огненновласый Сит.

— Да будет тебе, Сит Рэв! — Вирт толкнул друга локтем. — Зилу можно. Недавно приходил священник из Рэстурина, помнишь?

— Толстячок? — Зил с удовольствием рубанул по очередному чурбаку, легко перевернул топор с насаженным на лезвие поленцем и обрушил обухом на пенек; чурбак разлетелся на две части.

— Ну да, тучный. Я в тот день был отправлен работать в трапезную, ну и случайно…

— Случайно! — фыркнул Сит, проделывая со своим полешком то же самое и не уступая в лихости Элинору.

— Случайно, не случайно… неважно. Подслушал я, в общем, как рэстуринец рассказывал нашим наставникам одну историю их монастыря. У них появился настоящий призрак…

— Е-е-ересь! — проблеял насмешник-Сит. — Право слово, ересь! Подтверди, Зил!

— Сит, тебя обухом по лбу еще никогда не били? — уточнил Элинор, как бы невзначай подкидывая в руке топор. — И что, Вирт?

— Одним словом, многие этого неупокоенного видели… Рэстуринец и сам, говорит, видел. Даже описывал, как тот выглядит.

Сит захохотал во всю мощь, но из двери снова выглянул Маркуарий и погрозил им троим.

— Я тебе тоже опишу, кого я видел! Хоть сто раз! — зашептал Сит, когда наставник скрылся. — Мне вот часто… нечистый снится…

— Угу, и говорит: «Вот как дам я тебе, Сит Рэв, по лбу обухом!» — Вирт подхватил шутку Зила, но рыжий послушник не развеселился, а наоборот — нахмурился. Но не обиделся.

— Нет. Он мне другое говорит. Тебя, говорит, убьет твой лучший друг. Вот что он мне говорит. И даже говорит, как убьет… А кто — нет…

— Умойся утром и молитву прочти, — посоветовал Элинор и поторопил Вирта рассказывать дальше.

А дальше оказалось интересней. Вирт подметал на кухне, а слух его был полностью нацелен на разговор в трапезной.

Тот «призрак» принадлежал якобы одному из прошлых Владык-иерархов, светлейшему Эстаарию [37] . Об этом человеке слагали легенды. Он жил двести лет назад и во время его правления на Фаусте было выстроено много новых монастырей, далеко не таких мрачных, как Хеала. Например, Рэстурин.

37

«…светлейшему Эстаарию» — по канонам Фауста, Верховный Иерарх должен носить имя, вторая часть которого начинается с буквы «Э». Если такое имя не было дано человеку при рождении, оно присваивалось светлейшему при получении сана, а первая часть отбрасывалась. Так, например, нынешний Иерарх Фауста светлейший Эндомион во время жизни в монастыре Хеала звался Кан Эндомион.