Тень Уробороса.Фарс

Гомонов Сергей

— А ты — не из этих? — я скривила лицо; отпираться не имело смысла: у Таранского такое же чутье на людей, как у Кармезана, да и как у любого шулера-профи. Жулик обязан быть чуть ли не ясновидящим — до определенных пределов, конечно.

— Давай-ка ты уберешься отсюда подобру-поздорову, а? А то ведь я кое-что могу шепнуть управляющему…

— Давай это обсудим? — я подмигнула. Главное — вывести его из помещения, а на улице уже достаточно темно.

Но Таранский сам виноват — полез на рожон. Эх, ему бы кармезановскую дипломатичность…

Я

всадила ему два пальца в горло, что обычно гарантирует около пяти часов в состоянии блаженного забытья. Чем, по сути, человек отличается от белкового робота? Да ничем — анатомия та же. Только ума поменьше, а амбиций побольше…

Аккуратно подставила бедро и распределила вес таранцевской туши по своему правому боку. Сейчас найдем неисследованный уголок — и пусть отдохнет…

Таковым местом оказалась кабинка в мужском туалете. В коридоре было несколько камер наблюдения, но в этом закутке их не установили. Насколько я знаю, охрана не слишком бдительно следит за околосортирной территорией, да и Конвенция не слишком-то одобряет хозяев заведений, нарушающих права посетителей на интимность.

Уложив бедолагу-Жорика на унитаз (ну, не рассчитал сил человек, перебрал, пришел облегчиться да и заснул — бывает), я подалась назад, собираясь запереть кабинку, и натолкнулась на бесшумно подошедшего сзади человека.

Я вздрогнула, но управленческой, недозаблокированной, выдержки хватило, чтобы не вскрикнуть, да и вообще не издать ни звука.

— Какого черта? — спросил Дик, едва успевая увернуться от моего молниеносного удара: я отреагировала прежде, чем поняла, на кого налетела. — Ты что творишь?

— Он нас раскусил…

— Он раскусил тебя. И это не значит, что надо отключать людей и вляпываться в дерьмо.

Как будто уравновешивая состояние недавнего стресса, на меня снизошло идеальное спокойствие.

— Ты обещал штрафовать — вот и штрафуй. И избавь меня от выговоров! — невозмутимо ответствовала я, тоже переходя на «ты» с его подачи.

— Штрафовать… Ты провалила все дело! — громким шепотом возмутился Лоутон, заталкивая вывалившуюся ногу Таранского в кабинку и прикрывая дверцу.

— Хрена ли?! Никто не видел! И вообще, мистер, мы долго еще будем торчать в этом заведении? Нас неправильно поймут! Точнее — меня!

Лоутон поглядел напоследок на кабинку, набитую тушей Жорика, так, словно пытался запечатлеть в памяти ее дорогие черты, и в знак согласия с моим доводом двинулся к выходу. Но все же добавил:

— Тебя, я думаю, и так неправильно поймут…

— Если достанут! — я со значительным видом поиграла бровями и улыбнулась.

Американец не стал больше спорить. Мы вышли к нашей прокатной машине за углом, на стоянке.

— Наигрался? — издевательски поддела я.

Дик не отреагировал на мой тон, сел в машину, сдал назад, и мы покинули автостоянку.

— Так… Все переносится на завтра. В казино Адлера, — проговорил он спустя

какое-то время.

— В Адлере паршивенькое казино, и посетители там нищие…

— Это не твоя забота! И если ты еще раз выкинешь что-нибудь подобное, клянусь покойной прабабушкой, я сдам тебя властям! Поняла?

Больше в автомобиле мы не разговаривали. Вряд ли Таранский станет поднимать шум: не в его интересах. Но в то сочинское казино, Лоутон прав, мне в этом облике отныне путь заказан…

Я разделась в своем номере, прыгнула в постель и задернула на себя простыню. Тут постучал Дик:

— Разреши? Нам нужно переговорить, Фанни…

Хм! Он еще ни разу не называл меня Фанни… Что за новости? И тон смягчил. Нет, не спорю: изредка с ним можно общаться как с человеком — пока не начинает страдать манией величия.

— Заходи, переговорим.

Он сел в кресло подле кровати. Я улеглась, опершись головой на руку, а локтем этой руки — на подушку.

— Послушай, а как ты перевоплощаешься обратно? — ни с того, ни с сего задал вопрос Лоутон. — То есть, я подумал… Тебя ведь я тогда усыпил внезапно… Это происходит вследствие потери сознания?

— Нет.

— Тогда — как?

— Когда миссия образа окончена. Или в результате смерти. Не аннигиляционной, разумеется… А с чего это тебя вдруг стало интересовать?

Он опустил глаза. Подумал. Наконец продолжил:

— Это удобная штука. Хочу предложить тебе выход: ты достанешь для меня этот твой эликсир — и мы в расчете. И не нужно больше рисковать в казино…

— Я не могу достать для тебя эликсир. По крайней мере, здесь. Я не вожу его с собой. Мне нужно вернуться в…

Дик перебил.

— Да, и еще. Насчет Москвы…

Мне показалось, что эликсир не особенно интересовал его — так, разве что, для завязки разговора.

— Фанни, твой отец в опасности.

Я похолодела вся — от пальцев на ногах до макушки, а что-то острое и ледяное кольнуло под дых. Он не шутил, и я распознала это сразу.

— Откуда ты знаешь?

— Однажды, он сказал тебе такую фразу: «Мужчинам, Фи, со времен Адама требуется какой-то стимул, чтобы осознать очевидное. Лишь надкусив роковое яблоко, первочеловек понял, насколько красива его Ева. А когда уже натворишь запретное, тогда жалеешь. Но это лучше, чем жалеть о несделанном»…

С каждым словом Дика я ощущала, как слабеет моя челюсть, а мысли в голове стали похожими на смерч. Эти слова отец говорил мне давным-давно, с глазу на глаз. В таком месте, где подслушать нас не могли.

— Кто ты? Папа? Ты?

Лоутон чуть удивленно взглянул на меня, потом в глазах мелькнуло понимание моего вопроса:

— Нет, Фанни.

— Тебя послал мой отец? — настаивала я, ухватив его за руку.

— Можно сказать и так, — Дик вздрогнул, будто от боли, а потом осторожно, но твердо высвободился. — Он сейчас в Москве, в очень нехорошей ситуации. Ты можешь ему помочь.