Тень успеха
Шрифт:
Интересно, что в станичной школе, где я училась, мои учителя, вызывая меня по журналу, делали ударение на первом слоге, а в институте – на втором.
– Ванесса Павловская! – с восхищением повторял некто Евгений Лавров, ставший впоследствии моим мужем. – Отлично звучит.
Но потом, когда поднялся вопрос о перемене моей фамилии, стал настаивать, чтобы я взяла его – Лаврова.
– Тоже не последняя фамилия в Москве, – хвастался он.
– А у нас в крае – фамилия как фамилия. Лавровых полно. Как и лаврового листа, который везут к нам из
Любила я приколоться над Женькой, уж слишком он носился то со своей московской пропиской, то с фамилией, то с мамашей, которая была дочерью "…той самой, – он закатывал глаза, – Лавровой".
Ту самую я видела в своей жизни всего лишь один раз и, надеюсь, последний. Наша встреча произвела на меня неизгладимое впечатление. Даже сейчас я иной раз просыпаюсь среди ночи в холодном поту и спрашиваю себя: почему я, вместо того чтобы отбрить её, убрать с холеной физиономии презрительное выражение, что-то бекала-мекала и позволяла ей вести свою партию так, как заблагорассудится? Позволяла смешать себя с грязью, поселить в моей душе неуверенность в собственной значимости на всю оставшуюся жизнь! Шесть лет с той поры прошло, а я всё не могу избавиться от мысли, что только один этот мой поступок бросил тень на моё доброе имя на вечные времена. По крайней мере все эти шесть лет я отчетливо помнила…
Меня приводит в себя звук сирены. Подъехала «скорая помощь». Я опять выхожу из машины…
Врачи действуют быстро. Определяют:
– Жив!
И быстро грузят мужчину на носилки.
– Скажите свою фамилию, – не столько говорит, сколько требует молодой врач, не без интереса посматривая на меня.
Я сую ему в руки визитку и иду к своей машине.
– Возможно, нам придется сообщить в милицию, – кричит он мне вслед.
Мой сын опять спрашивает:
– Теперь поедем?
– Поедем, – говорю я. Объяснять ребенку, отчего мы здесь торчим, не хочется.
Не станешь же в самом деле сожалеть, что помогла человеку. Может, его ещё спасут…
«Лянчия» Кати въезжает во двор почти одновременно со мной, и она переносит спящего Димку в свою машину, пока я держу над ними зонт.
На мой вопрос, не зайти ли к нам в квартиру, подруга лишь отрицательно мотает головой.
– Устала как собака, – бормочет она, – сейчас впору упасть рядом с Димкой и не просыпаться до утра… А где ты задержалась-то?
– Ждала «скорую». Одному мужчине стало плохо.
– А, служба спасения, – кивает она, идя к своей машине под моим зонтом. – Да убери ты его!
Это она о моем зонте. Вот и делай людям добро!
– Не сердись, – просит она мне в спину. – Сегодня такая гадость вылезла: моя работница послала мою же модель на конкурс под своим именем, представляешь? Стала ее увольнять, а она на колени бухнулась. Рыдает. Причитает, мол, это всё оттого, что еёзависть обуяла: почему одним всё, а другим – ничего!.. Какой-то цирк, честное слово! Можно подумать, что зависть – оправдание непорядочности…
Я возвращаюсь и обнимаю Катю. Да по сравнению с ее
– Вот послушай: гуляют по глубокому снегу дог и такса. Дог говорит: «У меня уже ноги замерзли!» А такса: «Мне бы твои проблемы!»
Катя бледно улыбается:
– Это ты обо мне?
– Нет, о себе.
– Он хоть молодой?
– Кто?
– Ну, этот, тобой спасенный.
– Скорее пожилой.
– А в дамском романе он был бы молод и красив.
– Так то в романе.
Я ободряюще киваю терпеливо ждущему сыну, который смотрит на нас в приоткрытую дверь машины.
– Иди-иди, Мишка уже заждался.
Катя уезжает, а я иду к машине, вынимаю свое дорогое, любимое, вкусно пахнущее чадо и несу его в подъезд.
– Мама, я уже большой, – солидно говорит он, высвобождаясь.
Насколько его папочка не чувствовал за нас с Мишкой никакой ответственности, иначе не бросил бы нас в трудную минуту, – настолько мой сын жутко ответственный ребенок. Он никогда не съест вкусненькое, чтобы со мной не поделиться. Всегда спрашивает, не замерзла ли я, не плохое ли у меня настроение и почему. Если я кладу ему на тарелку что-то, а себе нет, он непременно спросит:
– А тебе осталось?
– Осталось-осталось, заботливый ты мой!
Дома я быстро разогреваю в микроволновке тушеную говядину. Что поделаешь, мы с сыном по гороскопу Львы, нам без мяса никак. Мишка никогда не откажется сесть со мной за стол, если к ужину натуральное мясо. Пусть даже незадолго до этого их в садике кормили.
Выходя из-за стола, он солидно благодарит:
– Спасибо, мама, было очень вкусно.
Через некоторое время я слышу из его комнаты звуки битвы, которые обычно производит мой сын, когда кричит за представителей обеих сражающихся армий поочередно, перемежая крики людей звоном мечей – или взрывом бомб. Даже фырканьем лошадей.
Помыв посуду, я усаживаюсь в кресло перед телевизором, наугад ткнув пальцем кнопку какого-то канала. На экране бубнит не то ученый, не то парапсихолог, но я не прибавляю звук, привычно уносясь в свое ретро.
Евгений Лавров появился в нашем институте на третьем курсе, переведясь к нам из своего крутого московского вуза. Крайне редко случалось, что от нас кто-то, жутко талантливый, переводился в Москву, но чтобы наоборот… По крайней мере на моей памяти такого прежде ни разу не происходило.
Конечно же, как всякое неординарное событие, это сразу обросло слухами и сплетнями. Говорили, что Лавров – сын богатых и знаменитых родителей, вырос, не зная ни заботы, ни труда, получал все, что хотел, и потому не слишком утруждал себя соблюдением норм морали. На этой волне и совершил что-то криминальное; якобы по вине Евгения погиб человек и его могли упечь в тюрьму на долгие годы, но тут мать с отцом подсуетились и отправили балованное дитя с глаз долой, вроде как в ссылку, в наш город.