Тень в воде

Фриманссон Ингер

— Я беспокоюсь о тебе, Куколка. Все ли хорошо с тобой, милая?

Что ответить матери, которая живет за тридевять земель?

— Дом красивый, он такой молодец.

Натруженные пальцы, теребящие ткань.

— Я вижу, что дом красивый. Вижу много комнат и много больших окон, расскажу о нем в деревне. Будут завидовать. Но тебе, тебе хорошо? Внутри?

Она указала на сердце. Белые волосы, изрядно поредевшие.

Ариадна выдавила улыбку.

— Внутри — хорошо. Не беспокойся, мама. Внутри — так хорошо!

Бабушка с внучкой так и не сблизились. Криста

замыкалась в себе, не понимая, что говорит бабушка. Да и времени было мало. Сначала мать Ариадны собиралась остаться на несколько недель, но прошло лишь несколько дней — и она попросила Томми поменять дату обратного билета на более раннюю. И так случалось всякий раз.

— Но почему, мама?

— Разве ты не понимаешь, что я чувствую? Пока я здесь, что-то идет не так. Я нарушаю равновесие в доме.

Ничто не могло заставить ее изменить решение.

Криста подошла к матери и остановилась, наморщив лоб. На ней была пижама с детским рисунком. Но какая разница?

— Мама?

— Доброе утро, Криста. — Ариадна старалась выговаривать слова как можно более отчетливо.

— Что ты собираешься делать?

— Мама собирается на работу.

В холле появился Томми, избавив ее от необходимости говорить.

— Пойдем завтракать. А потом оденься потеплее — мы с тобой поедем на пароме.

— На пароме?

— Да, мы с тобой. Придумаем что-нибудь интересное.

Они подвезли ее к станции Экерё. Автобус пришел сразу. Вечер был серым, с холодной изморосью. Сев в автобус, Ариадна достала темные очки.

Глава 2

Жюстина проснулась от того, что птица клевала ее в нос. Она лежала на боку, теплые птичьи лапы упирались в плечо. Вспомнив, где она находится, Жюстина поднялась. На круглых настенных часах было без двадцати пяти семь. Проспала Жюстина недолго, но, как ни странно, чувствовала себя бодрой. Она услышала, как Ханс-Петер говорит с постоялицей в холле. Звон монет — одна упала и укатилась. Ханс-Петер и женщина засмеялись. Из-за двери струился запах кофе.

Снова страх одержал победу над ней и над птицей. В третий раз за несколько недель.

Птица перескочила на стопу Жюстины. Это было ее любимое место — основание большого пальца. Птица была тяжелой. Жюстина погладила ее, птица нахохлилась и потерлась головой о пальцы хозяйки. Осторожно развернув крылья, Жюстина осмотрела их. Она обнаружила старые раны, оставшиеся после прежних приступов паники, но они хорошо заживали, никаких воспалений.

В каморке не было окон, но Жюстине казалось, что, если внимательно прислушаться, можно услышать шелест дождя. На подушке Ханс-Петера осталось углубление. Прежде чем встряхнуть обе подушки, Жюстина постояла, уткнувшись в эту ямку. Причесавшись перед крохотным зеркалом, она кое-как поправила одежду. Брюки помялись — надо было снять их перед сном. Жюстина озябла, руки покрылись мурашками.

Образы прошедшей ночи возникали в памяти, уже вовсе не страшные. Наоборот — Жюстина не могла понять, что ее так испугало.

Накатил гнев: кто посмел вторгаться в ее сад, и не первый раз? Следовало разобраться, а не бежать прочь, позволив какому-то безумцу прогнать ее из собственного сада. Ночью ей не хватило храбрости, но теперь, при свете дня, все выглядело иначе.

Птица уселась на спинку стула, поджав одну ногу. Это означало, что ей хорошо.

— Придется тебе потерпеть немножко, — ласково произнесла Жюстина. — А потом поедем домой. Но пока сиди тихо, не безобразничай. А то Ханс-Петер рассердится на тебя, а женщине, которая здесь убирает, придется нелегко.

Птица смотрела на Жюстину, склонив голову набок. Жюстина увидела несколько пятен помета на полу, оттерла их бумажным носовым платком и шутливо погрозила пальцем:

— Я ведь сказала — не гадить!

Жюстина медленно открыла дверь и увидела спину Ханс-Петера. Склонившись над стойкой портье, он перебирал какие-то бумаги, пока постояльцы — мужчина и женщина — вытаскивали из лифта свои сумки.

— Пс-ст! — позвала она.

Ханс-Петер обернулся, вид у него был усталый. Освещение подчеркивало морщины и складки на лице. Тонкая кожа век отливала лиловым. Жюстина почувствовала угрызения совести.

— Можно выйти? — спросила она.

Он кивнул:

— Конечно. И завтрак есть — ты знаешь где.

— Спасибо.

Выйдя из каморки и прикрыв дверь, Жюстина быстро обняла Ханс-Петера. Он кивнул с отсутствующим видом. Она направилась в столовую. За столиками сидели постояльцы, Жюстина уловила обрывки разговоров на английском и французском.

— Good morning, — произнесла она; в ответ приветливые улыбки.

Старая Бритта Свантессон, мать владельца гостиницы, вынесла свежеиспеченный хлеб, завернутый в полотенце, как младенец. Божественный запах! Увидев Жюстину, она подошла поздороваться. Они встречались не раз, и Жюстина сразу прониклась симпатией к Бритте. Сегодня та явно была чем-то удручена.

— Как поживаете? — спросила Жюстина, понизив голос.

Бритта Сантессон всем своим видом выразила нежелание отвечать.

— Пожалуйста, попробуйте хлебушек, совсем свежий.

— Чувствую.

Было очевидно, что пожилая женщина не хочет делиться своими заботами.

— Вот и осень наступила, — сказала она. — Вы знаете, мне нравится осень. Я не люблю жару, хотя после такого лета и говорить об этом стыдно. Не понимаю я пенсионеров, которые уезжают в Испанию.

— Может, они живут там только зимой, пока тут снег, — Жюстина отрезала несколько кусков сыра и положила на хлеб. — Дождь идет? — спросила она.

— Уже перестал.

Жюстина поежилась.

— Подумать только, а совсем недавно стояла такая жара.

— Вы за мужем заехали? — спросила Бритта.

— Не заехала, я тут у него спала. Иногда ночью так тоскую по нему, что приходится ехать сюда.

Бритта Сантессон слабо улыбнулась.

— Хорошо, когда муж под боком.

— Да.

— У меня-то давно уж нет.

— Вот как…

— Гуннар умер девять лет назад. С тех пор сплю в холодной постели.

— От чего он умер?