Тень ворона
Шрифт:
— Нет, я остерегался что-либо узнавать, — сказал Хью.
— Ну что ж! Я рад, что он не запятнал своих рук убийством. Я видел их до черноты перепачканными в земле, когда он выдергивал с грядок слишком разросшиеся сорняки, которые нельзя было просто выкопать, — сказал Радульфус с задумчивой, улыбкой, глядя через окно вдаль на серо-жемчужное небо. — Думаю, что у него все будет в порядке. Жаль, конечно, что в этой стране такие молодые люди, как он, сражаются друг против друга. Но по крайней мере, они сражаются открыто на поле боя, а не нападают украдкой в темноте.
Кадфаэль разложил на столе перед аббатом найденные после смерти Эйлиота остатки его вещей: эбеновый
— Синрик рассказал истинную правду, и вот тому вещественные доказательства. Только сегодня утром я при взгляде на ладони вдовы Хэммет догадался, как она получила царапины, которые я в тот день перевязывал. Она получила их не при падении — никакого падения не было. Рана на ее голове появилась от удара этим самым посохом, ибо я обнаружил зацепившиеся за серебряный ободок с иззубренным краем несколько ее седых и каштановых волос. Видите, как истончился истертый ободок, а по краям он потрескался и покрылся зазубринами.
Радульфус провел пальцами по потрескавшемуся, острому как бритва краю и мрачно кивнул:
— Понятно. Об этот же ободок она поцарапала руки. Синрик рассказал, что, когда Эйлиот замахнулся на нее во второй раз, она схватилась за посох, чтобы уберечься от нового удара.
— А он тянул изо всех сил и вырвал у нее посох себе на погибель, — докончил Хью.
— Очевидно, они стояли где-то рядом с мельницей, — сказал Кадфаэль, — так как Синрик находился от них в отдалении, там, где растут ивы. У срубленного ствола, что нависает над водой, я нашел сбоку несколько сломанных веток и этот обрывок растрепанной шерстяной тесьмы, который зацепился за пень. Оглушенный священник упал в воду — возможно, он был без сознания, — шапочка слетела с его головы, оставив на пне этот обрывок подобно тому, как за ободок посоха зацепились женские волосы. Посох вылетел у него из руки. Берег над обрывом покрыт кочками, на которых растут кустики травы, там немудрено было споткнуться, когда женщина выпустила посох, и он потерял равновесие. Он упал со всего размаху головой на пень. Давным-давно дерево кто-то срубил, оставив неровный край, и Эйлиот упал затылком на острый зубец. Вы видели рану, отец аббат. Шериф тоже ее видел.
— Видел, — ответил Радульфус. — А женщина бросилась бежать и не знала, что с ним случилось?
— Она сама не помнит, как очутилась дома. Всю ночь она в страхе ждала его возвращения, ожидая, что он выполнит свои угрозы и, выдав юношу, вернется, чтобы изобличить ее и выгнать из своего дома. Но он так и не вернулся.
— Можно ли было его спасти? — спросил аббат, равно сожалея как о возмущенной и озлобленной пастве, так и о погибшем пастыре.
— Не думаю, чтобы кто-то, как бы он ни старался, мог вытащить его в темноте из-под нависающего обрыва. Даже если бы он позвал кого-то на подмогу, отец Эйлиот утонул бы прежде, чем подоспела бы помощь.
— Боюсь, что я впадаю в грех, — вымолвил Радульфус с горькой улыбкой, которая затем превратилась в улыбку смирения, — но я нахожу эту мысль утешительной. По крайней мере, среди нас не оказалось убийцы.
— Кстати, о прегрешениях! — сказал Кадфаэль несколько позже, сидя с Хью Берингаром в сарайчике посреди травного сада, — Эти слова заставили и меня повнимательней заглянуть в себя, чтобы узнать, насколько чиста моя совесть. Я пользуюсь кое-какими привилегиями благодаря тому, что лечу людей, живущих за пределами монастыря, а также должен иногда навещать своего крестника. Однако мне не следовало бы пользоваться этим преимуществом в собственных целях, а я, начиная с рождества, несколько раз бессовестно воспользовался возможностью без спроса выходить за ворота. Отец аббат, бесспорно, знает, что я
— Наверное, он считает, что ты по доброй воле сам покаешься в этом на собрании капитула, — сказал Хью с невозмутимо серьезным лицом.
— Сомневаюсь! Вряд ли ему это понравится. Тогда мне придется объяснить причину, почему я так поступил, а я знаю, как он на это смотрит. Мы с ним два старых сокола, и бури нам не страшны, но кроме нас здесь есть и невинные души, а в мирной голубятне не должны дуть ураганные ветры. Деяния отца Эйлиота и без того уж принесли аббату много волнений, и теперь он хочет, чтобы они поскорее забылись. Я полагаю, что скоро Форгейт получит нового священника и это будет всем знакомый человек, угодный не только тем, кто распоряжается приходом, но и тем, кому потом предстоит пожинать плоды этого выбора. И это будет самый лучший способ похоронить отца Эйлиота.
— Ну уж коли на то пошло, — задумчиво сказал Хью, — то, по правде говоря, нелегко было бы отказаться от священника, рекомендованного папским легатом. В этом случае всякий, и даже ваш аббат, мог сплоховать. А тут еще такая внешность и речь, да еще и ученость!.. Неудивительно, что Радульфус решил, будто заполучил для прихожан настоящее сокровище. Пошли вам господь в следующий раз простого человека, честного и смиренного!
— Аминь! И бог с ней, с латынью! А я-то тоже хорош — если не прямой пособник, то доброжелатель злодея и врага нашего короля, грешного и преступного человека! Я говорил, кажется, что мне надо бы покопаться в собственной совести? Покопаться надо, но чтобы не переусердствовать, иначе тоже выйдет нехорошо — наделаешь людям лишних хлопот!
— Хотел бы я знать, — откликнулся Хью, глядя на горящую жаровню и добродушно усмехаясь, — выехали они уже в путь или нет?
— До темноты, наверное, не выедут. Но к утру их уже здесь не будет. Надеюсь, она даст знать о себе Жиффару, — ответил Кадфаэль, подумав. — Он неплохой человек, только попал в трудные обстоятельства, как и многие в наше время. Главным образом из-за беспокойства о сыне. Она на него не жаловалась, единственное, что она ставит ему в упрек, — это то, что он, приноравливаясь к обстоятельствам, перестал возлагать надежды на императрицу. Будучи более чем на тридцать лет моложе, она не может понять такое поведение. Но мы-то с тобой, Хью, его слишком хорошо понимаем. Пусть молодежь поступает по-своему и ищет собственных путей!
С улыбкой Кадфаэль вспомнил молодую парочку, но главным образом, конечно, Ниниана — живого, храброго, дерзкого и отличного землекопа, хотя он прежде ни разу не держал в руках лопату и должен был учиться этому ремеслу на ходу.
— Давно уже, со времен брата Джона, у меня не было такого неутомимого работника, а с тех пор прошло уже лет пять. Помнишь Джона? Он остался в Гвитерине и женился на дочери кузнеца. Сейчас уж он, наверное, и сам добрый кузнец. Бенет мне его чем-то напомнил, ему тоже — все или ничего, и всегда готов очертя голову кинуться в новое приключение.
— Ниниан, — рассеянно произнес Хью, невольно поправляя ошибку Кадфаэля.
— Правильно! Теперь его следует называть Нинианом, но я все как-то забываю. Кстати, я ведь не рассказал тебе самое забавное, что вышло под конец, — сказал Кадфаэль, сам радуясь при воспоминании. — Когда кругом всяческие невзгоды, подозрения и смерть, хорошая шутка — неплохая вещь!
— Я бы тоже не отказался от такого завершения, — ответил Хью, протягивая руку к жаровне, чтобы осторожно подложить в нее несколько кусочков торфа. Он совершал это действие с удовольствием человека, за которого обыкновенно это проделывают другие. — Но что-то я ничего такого сегодня не заметил. И где ты только углядел что-то забавное!