Тень всадника
Шрифт:
* * *
Параллельная жизнь. Слежу по часам. Сейчас она в ванной, чистит зубы и прочее. Застряла в пробке на Лорел-каньоне. Сдает Элю в детский сад. Подсчитывает на компьютере калории. Наливает из автомата кофе в пластмассовый стаканчик. Ее шеф, Квазимодо, вызывает к себе в кабинет. Как его фамилия Сикимура, Куросава? Забыл. Пусть будет Квазимодо, звучит вполне по-японски. Отвратительный горбун, не опасен. Ленч с Кэтти или Ларисой, новой русской девочкой, приятной во всех отношениях, которую взяла в свой отдел. Меню: диетический салат, креветки в остром японском соусе (от японцев никуда не деться). Снова экран компьютера. Тысячи долларов извиваются хвостиком. Вдруг входит красавец доктор. Что ему, паскуде, там надо? Или она была с ним на ленче? Смотрю на часы.
Набираю Лос-Анджелес. Лариса узнает меня по голосу:
– Профессор, мы без вас скучаем. Дженни, возьми трубочку. Париж.
И наконец слышу:
– При-и-вет!
От одной лишь интонации я на седьмом небе. Парю под потолком.
Докладываю о своих подвигах. В университете, естественно, запрягли, весенняя экзаменационная сессия. Пока я не получил свой retraite, имею право работать. Как видишь, на боевом посту. Общаюсь с молодежью. С молодежью женского пола? И то и другое. Плотно общаюсь? Всякое бывает. Бывает? Честно сказать, немного устаю. Особенно, когда молодежь вдвоем пытается сесть мне на шею. Поодиночке я их катаю на плечах по квартире, но они норовят вскарабкаться на меня одновременно, и тут я пас.
– Тебе хорошо с детьми?
– Очень.
В трубке пауза.
Понимаю, не нужно было бы так педалировать. Да чего скрывать? Она должна свыкнуться с мыслью, что придется изредка (и регулярно!) отпускать меня в Париж. Я с огромным удовольствием гуляю с Аней и Лелей. Мы пьем кока-колу в кафе. Плюс - мороженое. (Страсть к мороженому - в Ее Высочестве.) Во дворе играем в футбол. Правда, я пользуюсь тем, что они маленькие, и безбожно жульничаю. Заставляю их бегать (бегают они быстро), а сам распасовываю мяч. Мне бегать врачи не советуют. Рекомендуют прогулки размеренным шагом. По-настоящему в футбол мы играли последний раз с Сережей. Команда на команду. Он с Лелей, я с Аней. Он прилетел откуда-то (уж не из Киева ли?), позвонил няне, узнал, что мы во дворе, и примчался. Дети крутились вокруг него, как бесенята... И мне до сих пор кажется, что вдруг открывается дверь их парадного, и появляется Сережа, и дети бегут к нему...
Во время паузы родилась идея.
– Дженни, я застряну здесь как минимум до сентября. В июле меня увезут с детьми на океан. Я обещал. А в августе - свободен. Приезжай с Элей. Устроим праздник. Расходы беру на себя. Деньги откуда? Из подкожных запасов верблюда. В августе Париж замечателен. Народу мало. Раздолье для туристов. Выпроси хоть две недели у Квазимоды-Сикимуры?
В ответ довольный смешок. Чувствую, что такой прыти она от меня не ожидала.
– Я польщена. Идея завлекательная. Я подумаю.
Повесив трубку, продолжаю парить под потолком. Парить, тем более на радужных крыльях, медицина не запрещает.
* * *
На двери треугольник с изображением черепа на скрещенных костях. Отчаянно смелый паренек, я толкаю эту дверь. В камере пыток - мужчина и женщина в белых халатах и марлевых масках, закрывающих нижнюю половину лица. Раздеваюсь до пояса и ложусь на нечто вроде стола. Женщина пристегивает меня ремнями и заводит мою левую руку под голову.
– Не двигайтесь.
Я не двигаюсь. С урчанием, медленно-медленно движется массивная плита, похожая на крышку гроба, и почти утыкается мне в нос. От неудобной позы ноет, болит левое плечо. Голос женщины:
– Не двигайтесь, иначе смажется вся картина.
Садистка! А плита, распластав меня на столе, явно вознамерилась передохнуть. Начинаю считать. До ста. До двухсот. Сколько еще выдержу? Плита поехала обратно в ноги...
Женщина снимает ремни и замечает мою перекошенную рожу.
– Что с вами?
– Был ранен в плечо. Не совсем зажило.
– Всего-то?
Женщина проводит ладонью по плечу. Легкое касание. Потом сильнее и сильнее. Через минуту боль утихает.
Мужчина по-прежнему в глубине комнаты за пультом. Женщина усаживает меня на бесколесный велосипед, приклеивает на грудь и спину пластинки с проводами.
– Думаете, буду пропускать через вас электрический ток?
Я так
– Крутите педали. Если появятся какие-то неприятные ощущения - тут же останавливаетесь.
Кручу. Женщина смотрит на датчики приборов. Но я помню про периферийное зрение, коим обладает слабый пол. Кручу.
– Переключаю на вторую скорость. На третью.
Кручу.
– Вам не тяжело?
– Нормально. Замечательное упражнение для ног. Надо бы мне научиться кататься на велосипеде.
– Я катаюсь каждое воскресенье в Булонском лесу.
Приглашение?
– Все. Вы свободны. Я пошлю результаты вашему кардиологу. Если вы мне дадите время их обработать, я вам сообщу свое мнение. Подождете минут сорок?
Сижу час. Наблюдаю за контингентом, который, как и я, ждет своей, своего, своих. Спрашивается, что еще ждать, раз уж попали в отделение ядерной медицины? Априори тут ничего не должны сказать хорошего, если вообще что-нибудь скажут. Ну да, каждый убежден, что такое случается со всеми, кроме него самого. И ругаюсь последними словами. Ибо теперь понимаю, как нелепо и смешно выглядел в глазах этой бабы. Не хуже и не лучше, чем моя одутловатая соседка справа или седой очкарик слева, с индюшачьей шеей. А баба - садистка (первое впечатление всегда правильное), ей просто было забавно смотреть, как я изображал из себя молодца-удальца! Она уже привыкла, что все старики чокнутые и рассчитывают завести шуры-муры с красивой врачихой... Наш бывший декан, умный мужик, выйдя на пенсию, стал рассказывать, что в вагоне метро обязательно какая-нибудь мадемуазель ему строит куры... М-да, у меня в этом смысле тяжелая наследственность Бывали периоды, когда женщины начинали проявлять ко мне повышенный интерес. Например, в Гонконге. В отеле буквально скреблись в дверь Романтическая цветочница Недотрога стандартистка с невинными глазками, вдруг готовая на приключения... Я, правда, быстро догадался, что меня элементарно "засветили", и пытался вычислить, какая разведка подсовывает очередную юную китаяночку.
– Профессор Сан-Джайст?
Я не сразу ее узнаю. В темном платье, без марлевой повязки, она потеряла половину своей элегантности. Обтянутые щеки и заостренный носик выдают возраст: за тридцать и далее - везде. Почему она называет меня профессором?
– Я была вашей студенткой, профессор. Конечно, вы меня не помните...
...Однако короткий проверочный взгляд. Вдруг? Нет, не помню.
– ...на третьем курсе решила, что исторический факультет плодит безработных, и перешла на медицинский В досье, - она протянула мне широкий плоский заклеенный конверт, - телефон вашего лечащего врача. Я только что с ним говорила.
– Мадам, может, спустимся в вестибюль, выпьем кофе?
– Профессор, наше госпитальное бистро мне осточертело. Одни и те же физиономии. Сделайте милость, пригласите вашу поклонницу хотя бы в кафе напротив госпитальных ворот.
* * *
Неважно, как ее звали. Не имеет значения. Мы очень мило провели полтора часа в кафе, и она даже позволила себе стакан бордо. "Смену сдала, могу расслабиться". Я старался быть занимательным, обаятельным, стряхнул пыль с ушей, кувыркался на ковре. Она ни разу не улыбнулась. Ее глаза меня буравили, но было ощущение, что я беседую с рентгеновским аппаратом. Без малейших эмоций давала понять: все мои ужимки и прыжки на нее не действуют. Не возникло контакта, не проскочила искра? Просто с самого начала мне сказали, что когда-то поджидали профессора Сан-Джайста в университетских коридорах, а профессор не обращал внимания. Затем - неудачная семейная жизнь. А вы, профессор, сейчас выглядите отвратительно, недостойно вашего возраста. Я вижу, что не возбуждаю вас как женщина (рентгеновские лучи!), но, может, женщина вам и не нужна. На первых порах вам требуется медсестра, сиделка, кухарка, служанка. Вы чего-то испугались. Надо снять испуг, все остальное восстановится.