Тень Жар-птицы
Шрифт:
— У Марины Владимировны нагрузка маленькая, вот она и тетешкается с этими лодырями…
— Ну какой она учитель, она гость в школе, — вдруг поддакнула Таисья Сергеевна, — вот я вкалываю в школе двадцать пять лет, а она как птичка божия, залетела, прочирикала, написала диссертацию…
— А из школы надо обязательно уходить, на время, — сказала Эмилия Игнатьевна, — чтоб не закиснуть. Под лежачий камень вода не течет…
— Это вы мне? — обиделась Кирюша, ей всегда почему-то казалось, если ругают, то ее.
— А хоть бы и вам? Отзубрили материал пятнадцать лет назад в
Кирюша зарыдала, она это здорово умела делать, как на сцене, со стонами, охами, но при этом краска на ее ресницах никогда не размазывалась, она их осторожно промокала платочком. Умора!
И тут Таисья Сергеевна сказала, задумчиво и мечтательно:
— А что, идея! У меня в классе не меньше шести родителей с престижными профессиями, можно эксплуатнуть…
Вошедшая в учительскую кошачьей походкой Наталья Георгиевна мгновенно среагировала.
— Великолепный почин! Я доведу до сведения районе, Таисья Сергеевна, составьте списочек. Товарищи, по своим классам прикиньте, кто сколько профессий берется обеспечить для наших десятиклассников?!
Я часто шатаюсь в минералогический музей и думаю о Ефремове, о нем бы мне дали доклад, так Варька, конечно, обскакала. А что она может? Только пережует содержание художественных книг, а я бы рассказал, как он пишет о камнях, о вымерших животных. Его «Дневники» по Гоби интереснее любого романа. С ним рядом я только одного человека сегодня поставить могу — Даррела, которым Антошка мне в прошлом году все уши прожужжала. Писал бы он о камнях — цены бы человеку не было.
А дядя Гоша к минералам равнодушен, не то что отец. Он говорит, что для него главное в работе — чувство локтя, сознание, что идешь по лесу как первобытный человек, сильный и здоровый, что вся городская шелуха слезает, а голова, глаза, уши работают на полную мощность, но он не любит уходить один в долгий маршрут, он себя называет «общественным животным»… А я бы мог, мне лучше всего, когда один ухожу за город, наверное, в моем роду были медведи-шатуны. Это не мое открытие, так Антошка сказала, когда мы в прошлом году бродили по Ленинграду. Она уверена, что в каждом человеке есть сходство с каким-то животным, Ланщиков, она считает, больше всего похож на гиену в сиропе.
Чудно, что с ней мне холилось легко. Я иногда даже забывал о ее присутствии. В отличие от большинства девчонок она никогда не спрашивала, когда я молчу: «О чем ты думаешь?»
Да, сегодня заходил к Осе. Что-то к ней я зачастил, предлог — книги. С ней любопытно, она всегда неожиданные вопросы задает, и кажется, что она не просто ест, спит, уроки ведет, но постоянно о чем-то думает. Наши разговоры обычно без начала и конца, но потом я их про себя продолжаю, дома или на улице… И в то же время с ней непросто. Я сразу нахожу в себе какие-то недостатки, уж очень у нее вопросы ядовитенькие. Сегодня спросила:
— У тебя есть враги?
— А зачем? Я как все…
— Зачем же тебе быть, как все, если тебе больше дано?
— При моем росте выставляться глупо, сразу шишки набьют… — перевел я все в шутку…
Еще Оса спросила, был ли я хоть раз
Вчера долго сидели с матерью на кухне, она все из-за племянницы охала. Я ее знаю мало. Нинка на, восемь лет старше меня, живет в Ленинграде. И мать считает, что именно она ей жизнь испортила. Из-за сестры отца. Сейчас ей лет тридцать, она некрасивая, но работает прорабом, так что зубастая будь-будь. Пять лет назад она одного парня поймала, тихого военного, а мать в больнице лежала. И вот раз тетка Нюра привела к матери своего Севу, а там Нина сидела. И они с первого взгляда — наповал, ушли вместе, о Нюрке забыли. Нина привыкла моей матери подчиняться, хотя она и институт кончила, и собой красивая, да и на мастера спорта по гимнастике вытягивала, а мать без особого образования. В общем, когда Сева пришел к матери советоваться, хотел с Нюркой расплеваться, мать его отговорила. Она считала, что Нина обязательно еще найдет счастье, а Нюрка некрасивая, немолодая, нельзя ее обкрадывать. Обе ей были близки, но Нюрка приходила к ней все дни как побитая собака, несчастная, зареванная, а Нинка так и сияла… Короче, мать призналась потом, что надеялась, что Сева ее не послушается. Кто же в таких делах советов спрашивает?
В общем, поженились Сева с Нюркой, у них уже двое пацанят, живут хорошо. Сева больше по хозяйству, Нюрка командует, а Нина осталась одна.
И вот приехала вчера к нам на праздники и сказала матери, что у нее ничего не прошло, продолжает его любить, никто другой не нужен, лучше старой девой быть.
Мать себя казнит, Нину жалеет, а я сказал, что Нинке повезло. Она об этом Севке вспоминает, мечтает, а вышла бы замуж — может, и сбежала? Вблизи часто все иначе выглядит, чем издали. Или это с высоты моего роста? Иногда на улице вижу девчонку, вроде ничего, подойдешь поближе, приглядишься, мама родная, страшней войны!
Наверное, я бы мог влюбиться в такую, как Нинка, взрослую, что-то пережившую, не то что всякие малявки с длинным именем вместо хвоста…
— Ох-хо-хо! Надо за доклад браться. Я обещал найти несколько художественных книг о геологах и рассказать о них, чтоб за душу взяло. Сидел-сидел в библиотеке, ничего не подбирается… Книг пять раскопал — туфта.
Может, стоит именно так на уроке сказать? Оса поймет. Но она требует «знания текстов», а я не могу дочитать до конца ни одну из этих повестей.
Сегодня Марина мне такое устроила, что уж лучше бы заехала по морде.
А что особенного я сделал? Ну обещал доклад, ну отложил раз-другой, потом горло обвязал, изображал ангину, потом с литературы смылся…
Позавчера Оса предупредила:
— Говорю последний раз, Барсов. Не явитесь в пятницу, будет двойка, и не только за доклад, за полугодие, а оно — последнее, к экзаменам могут не допустить. Мне ваши улыбки начали надоедать.
Я прижал руку к груди.
— Клянусь…