Тень жары

Казаринов Василий Викторович

– Нравитесь вы мне, ребята, – усмехнулся Зина, разливая водку по рюмкам: эти бабушкины рюмки, тонкие, изящные, из благородного дореволюционного хрусталя я прихватила с собой – помирать, так с музыкой, под тонкое пение настоящего хрусталя. – Ей-богу, нравитесь. Давайте, переезжайте ко мне жить. В тесноте,

да не в обиде – разместимся как-нибудь... А ваши апартаменты за доллары сдадим – у нас их с руками отхватят, это же центр.

Я вспомнила про Андрюшу Музыку – придется его взять с собой.

– Это крайне опасно, – хмуро изрек Панин. – Он же старик. Согласно нашим обычаям, его обязательно кто-нибудь захочет убить и сожрать.

– Панин, – четко произнес Зина, и что-то в его тоне меня насторожило. – Ты, насколько я знаю, на стенде дострелялся до первого разряда? Ну вот, а я – мастер спорта международного класса... Ничего. Отобьемся. Отстреляемся.

– Зина! – закричала я. – Ты мне поклялся!

Ты же поклялся мне, охотник, больше никогда не выходить на охотничью тропу, у нас другая порода, нам ни к чему острые клыки, чтобы жить и выживать, мы питаемся орехами, грибами сушеными и другими дарами природы.

– Ой, ребята, – вздохнул Зина. – Вы все тень на плетень наводите! Тень жары там... А теперь какую будете тень наводить? Без вести пропавших тень? – он сделал резкое движение – рюмки повалились на плащ-палатку. – Поймите вы, кабан – существо страшное, особенно, если его разозлить. Мы встанем у них за спиной... – Зина картинно, как уездный трагик, жестикулировал. – Они поймут... Они почувствуют... И сойдут с ума... Да ни черта они не поймут и не почувствуют! Ты, Панин, своими "Едоками картофеля" им хоть все стены сплошь завесь – от пола до потолка – они и глазом не моргнут, –

он провел пальцем по ладони, исследуя на ощупь линии судьбы и жизни. – Предоставьте это мне. Я этот ваш сюжет сумею Дописать как надо. И сделаю это очень профессионально.

– Зина! – истерично выкрикнула я. – Ты мне поклялся!

Он махнул рукой: ладно, поступайте как знаете...

Панин ушел в машину. Через минуту мы услышали стрекот пишущей машинки. Панин крикнул, чтоб ему не мешали некоторое время; ему сегодня рукопись в издательство сдавать, надо дописать последние несколько страниц.

– Ты что, милый друг? – спросила я, заглядывая в машину; Панин в самом деле самозабвенно долбил по клавишам. – Сегодня же Конец Света. Вряд ли твое издательство работает.

Наблюдая за его трудами, я подумала, что скверные же настали времена, если даже богов надо выхаживать и выкармливать козьим молоком.

– Работает, работает, – отмахнулся Панин.

Когда он закончил, я приказала ему садиться на переднее сидение: путь мне во мраке указывать.

– А куда мы путь держим? – спросили они хором.

Известно, куда... В Замоскворечье – там есть один симпатичный особняк, в особняке есть офис, а в сидит в кабинете генерального директора, поджав губы, один человек, которому я хочу сказать, что пришло время платить долги.

– Ты хоть придумала, с чего начнешь разговор? – спросил Панин.

И придумывать нечего, буду говорить по писаному, сказано же однажды и навеки: ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен, жалок, нищ, слеп и наг.