Тень
Шрифт:
К сему необходимо присовокупить, что пересланное для дознания ручательство писано не Олиным Поликарпом Филатьевичем и подписано не его рукой. Посему полагаю безадресное, то есть анонимное письмо наветом, а беглого каторжанина Тимофея Сычева скрывшимся неизвестно куда.
Октября 16 дня 1843 года
5.
— Как это умер? Когда умер? Вы не путаете?
— Да нет, товарищ майор, все точно: Нигамаев Руслан Камиллович, 1931 года рождения, паспорт IV-ШЖ № 549652, прописан по улице Полевой, 24, так? Мы вот и документы сдать еще не успели.
Секретарь поссовета — девчушка еще совсем, с жиденькой белесой косицей за спиной, после школы, видно, в институт провалилась и устроилась сюда стаж зарабатывать — смотрела на Миронова с любопытством. Владимир Геннадьевич протянул руку к бумагам, лежавшим перед ней на столе:
— Разрешите, пожалуйста, мне взглянуть.
Бумаги были в целом в порядке. Истрепанные грязные листочки лежавшего сверху паспорта крест накрест перечеркнуты черной тушью, к корочке сзади подколоты справки: участкового, поселковой больницы, выписка из книги записи актов гражданского состояния и прочие, из чтения которых майор понял, что смерть настигла сорокадвухлетнего Нигамаева Руслана Камилловича, последние двенадцать лет человека без определенных занятий и жительства, от непомерной для ослабленного регулярным пьянством организма дозы алкоголя, что случилось это, вероятно, в ночь с 24 на 25 мая, что тело его было обнаружено в котельной гаража потребсоюза кочегаром этой котельной Валуевым Петром Захаровичем 26 мая, а 28 числа было перевезено для вскрытия в морг поселковой больницы, что состоялось это вскрытие еще через день и произвел его хирург Козлов Юрий Алексеевич и что наконец захоронено было оно на средства той же больницы 10 июня на поселковом кладбище...
Несообразностей было много, но самая главная заключалась в том, что по сообщенным Витькой Кологривовым сведениям, в то самое время, когда многострадальное тело Нигамаева Р. К. с таким трудом предавали земле, сам Нигамаев Р. К. трудился благополучно в должности шурфовщика у ленинградского геолога Малышева и зарплату со всеми положенными надбавками и коэффициентами получил не только за май, но и за весь июнь.
Вот такая мистика в этом деле... Клады и золото, исчезающие трупы и воскресающие мертвецы, неизвестно куда пропадающие свидетели. Недаром с самого начала, с совещания у полковника, его не покидает скепсис. Пусть интуиция, но ведь и интуиция — инструмент познания.
Вчера, по дороге в поселок, он завернул в геологическую партию, где в мае и июне были отмечены документы Малышева и его рабочих — Петухова и Нигамаева. Секретарша, ведавшая канцелярией партии, выслушав его, сразу ответила:
— Никаким геологам из Ленинграда в этом году мы командировки не отмечали.
— Как это не отмечали, если на них ваши печати?!
— Может, не из Ленинграда? У нас тюменские нефтяники отмечались, геологи из Тобольска. Были
— Может быть, их отмечали не вы?
— Это моя функция. Подписывает начальник или главный геолог, а печати ставлю только я.
— А вы не болели, никуда не отлучались?
Женщина едва заметно улыбнулась.
— Нет, не болела и не отлучалась.
— А учета у вас никакого нет?
— А что, у вас есть такой учет? Журнал отмечаемых командировок? Так он называется?
— Да нет, я не знаю, — растерялся Миронов. — Наверное, тоже нет. Хотя не мешало бы... Могу я увидеть начальника?
Новая, едва заметная улыбка:
— Конечно. Андрею Васильевичу я сейчас доложу.
Но ни Андрей Васильевич, ни замы его никакого геолога из Ленинграда в глаза не видели и документы ему не подписывали.
В поселке Владимир Геннадьевич оказался лишь под вечер, когда все конторы были уже закрыты, и, устроившись в доме приезжих, отправился на поиски малышевских рабочих по домашним их адресам: выявлять Петухова, Нигамаева и принятого на работу только в июне Кондратия Никитича Крапивина.
Сначала нашел домик последнего, расположенный ближе к центру поселка, неподалеку от дома приезжих. Хозяина дома не было.
— А кто знает, куда унесло! — с раздражением, агрессивностью даже ответила старуха соседка, когда Миронов обратился к ней. — Мы не караулим. Живет как хочет и где хочет. Шатается по тайге-то неделями или рыбачить уйдет, а дом-то вон, того и гляди, совсем завалится. И забор пал — ко мне на картошку хряки за два двора повадились, а прясло-то его, ему ставить. Да где ему, бродяжит все, до седых волос дожил, а ума-то, ой, господи!
С большим трудом удалось Владимиру Геннадьевичу остановить нескончаемый поток застарелых обид и жалости к непутевому соседу. Старушка провела его в свою тоже небольшую, особенно по местным сибирским меркам, избушку и чаем с травами напоила. Из долгой беседы с соскучившимся по живому общению человеком Миронов узнал в конце концов, что весь июнь Крапивин «пропадал неведомо где, опять в тайге, видать», возвратился с деньгами, «гулевал три дни», а потом «в артель рыбацкую записался, да, сказывают, и доселе в ней, видели его, как рыбу привозил, про то в рыбцехе лучше знают, у них спроси».
С двумя другими «кадрами» оказалось еще хуже — Петухов Матвей Кондратьевич давно уже, около трех лет, не проживал по тому адресу, что был указан в документах Малышева, домишко свой продал семье заезжего нефтяника, выписаться, правда, за эти годы так и не удосужился и жил где придется, порой и в чуланчике своей прежней избы, куда пускали его сердобольные новые хозяева, так же случайно работал, а ныне домовладельцы не видели его с самой весны. На улице Полевой, где, все по тем же малышевским данным, должен был обретаться Р. К. Нигамаев, этого адреса вообще обнаружить не удалось: вся улица представляла собой цепь новостроек, и никто из обитателей уцелевших кое-где старых домиков вспомнить такого не мог. Затемно уже вернулся Миронов на продавленную койку в дом приезжих и утром был в поселковом Совете.