Теневые владыки: Кто управляет миром
Шрифт:
Стремясь пресечь поток марихуаны в США, Конная полиция работает в тесном контакте с Управлением по борьбе с наркотиками, однако, разговаривая с Бреннаном, я впервые замечаю в его голосе нотки раздражения — не тогда, когда речь идет об Управлении, а когда он говорит о вашингтонских политиках и о том, как они критикуют политику Канады в области наркотиков. Дело в том, что их риторика предполагает, будто Конная полиция мало что делает, чтобы перекрыть поток наркотиков. «США вполне законно беспокоятся из-за того, что поток марихуаны, идущий с севера на юг, увеличивается. Они поднимают из-за этого большой шум, но все сводится к тому факту, что отношения между двумя странами на самом деле хорошие, а граница весьма протяженная и поэтому может иметь дыры. Все очень удивятся, если в Канаде обнаружат что-нибудь вроде тоннелей, а вот между Мексикой и США в прошлом году нашли, кажется, 27 тоннелей», — продолжал инспектор Бреннан.
Я не сразу осознал, что же следует
«Знаете, о чем говорят эти цифры? — сказал мне один аналитик из У правления по борьбе с наркотиками, когда мы с ним беседовали о марихуане из Британской Колумбии. — Они говорят о том, что у нас в Соединенных Штатах серьезные проблемы в виде гражданского неповиновения». И он не шутил.
Американцы, которые разделяют канадский дух либерализации, — это обычно люди вроде Стива Така, которые хотят употреблять наркотики сами. Но в мае 2006 года в Ванкувер прибыл американский гость, визит которого стал настоящим яблоком раздора в Олбени, штат Нью-Йорк, откуда он и прибыл. Дэвид Соарес наркотики не употреблял — более того, он не жалел времени и сил, пытаясь избавить от их власти других людей. Однако в отличие от большинства своих соотечественников из правоохранительных структур он не думал, будто общую ситуацию можно улучшить, если надолго запирать наркоманов в тюремных камерах (как это бывает в штате Нью — Йорк). В своей полной драматизма речи в Ванкувере Соарес заявил: «Канаде я бы посоветовал держаться от американской политики борьбы с наркотиками как можно дальше. Вы, канадцы, движетесь в правильном направлении!»
Но самый большой сюрприз в том, что касается Дэвида Соареса, заключается в том, что он — выборный чиновник, и не более и не менее как окружной прокурор округа Олбени, штат Нью-Йорк, а это означает, что его юрисдикция распространяется не просто на весь город Олбени и округ, но и на правительство штата Нью — Йорк.
«Это был просто магазин для автомобилистов. Люди съезжали с Шоссе 9, останавливались и окликали продавца. Кто-нибудь из Робинсонов просто сбрасывал им наркотики — это был просто какой-то «Макдоналдс» для наркоманов». Дэвид Соарес вылезает из своей служебной машины и ведет меня в конец улицы. Указывая на целый ряд бетонных столбиков-ограничителей, он говорит: «Мы перекрыли эту улицу, чтобы сюда не было прямого съезда с шоссе». Перед нами по невообразимому шоссе с невероятным количеством полос, одному из самых длинных в Америке, шли и шли машины. «Сюда приезжали белые парни из пригородов, покупали наркотики у черных, а затем возвращались в свои безопасные районы».
Дэвид Соарес в Олбени.
«Лет пять назад в газете появилась одна статья, — продолжал Соарес. — Кто-то из семьи Робинсонов рассказывал там о том, как можно продавать наркотики и в ус не дуть, после чего полиция взялась за них. Для того чтобы нейтрализовать Робинсонов, мы создали межведомственную рабочую группу. И мы их нейтрализовали. Правда, навести порядок в городе нам не удалось. И мы, кроме того, не знали, насколько сильны были позиции семьи Робинсонов на местном рынке. У них все было более или менее под контролем». Место, освобожденное Робинсонами, было затем заполнено самыми разнообразными наркодилерами. Встала двойная проблема — наркотики плюс насилие. «Этот район опустел, — говорит Соарес с нехарактерной для него ноткой горечи в голосе. — До тех пор, пока наведение правопорядка не будет совмещаться с программой общественного и экономического развития, мы всегда будем в роли собаки, которая гоняется за собственным хвостом. И это именно так».
В этот момент к нам неспешно подъезжает потрепанная машина, из окна которой высовывается голова молодого человека. «Эй, мужик, тебе нравится моя работа?» Соарес, речь которого до сих пор была весьма правильной и разнообразной, легко переходит на просторечие: «А что за работа у тебя, брат?» — «Да я в этом особнячке убираюсь». — «Брат, да, мне очень нравится твоя работа!»
Куда бы Дэвид Соарес ни пришел, обитатели района Уэст-Хилл выходят его поприветствовать, поболтать о своих семьях и работе, рассказать, как проходит их реабилитация после наркотиков. Это спонтанное восхищение
Когда в конце 90-х годов Дэвид Соарес получил должность помощника в офисе окружного прокурора Олбени, он был весь как на иголках. «Я не мог дождаться того дня, когда начну работать, и могу сказать, что первый год работы прокурором был для меня одним из величайших годов моей жизни», — говорит он мне. Соарес стремился к тому, чтобы машина правопорядка Олбени могла работать эффективно и без перебоев, а частью этой работы было преследование наркоманов и наркоторговцев. «Но потом что — то происходит, и тех же самых людей ты видишь снова и снова. Ты сажаешь их в тюрьму, они оттуда выходят, и ты сажаешь их опять. Затем ты сажаешь их двоюродных братьев, затем их матерей, затем отцов, а потом ты замечаешь, что работает уже связка из матери и дочери. Мать садится в тюрьму, дочь попадает под суд, — мать выходит на свободу, а дочь сажают. А потом что-то щелкает в голове, и ты спрашиваешь себя: что же я делаю?»
В 1973 году Нельсон Рокфеллер, губернатор штата Нью — Йорк, вдохновленный «войной с наркотиками» президента Ричарда Никсона, добился принятия новых законов, которые до сих пор имеют силу и носят его имя. Эти драконовские законы сулят ньюйоркцам за обладание смехотворной дозой любого наркотика приговор от 15 лет до пожизненного заключения в тюрьме штата. И ежегодно на содержание тех, кто попал в тюрьму за нарушение этих законов, штат тратит свыше 500 млн. долларов.
Когда Дэвиду Соаресу было шесть лет, его семья эмигрировала в Паутакет, небольшой городок металлургов в штате Род-Айленд, — это было через три года после того, как Рокфеллер ввел в Нью-Йорке законы против наркотиков. Родом Соарес был с Браво, самого западного из Островов Зеленого Мыса, португальско-креольской страны у побережья Западной Африки, другой наиболее известной уроженкой которых является певица Сезария Эвора. Он вырос в бедном черном районе, где узнал, что такое нищета и каковы ее последствия. Однако благодаря своему исключительному уму он получил от своей судьбы эмигранта во втором поколении сказочный подарок — стипендию на изучение права в Корнельском университете.
Вскоре после того, как Соарес приступил к работе в офисе окружного прокурора Олбени, благодаря одной из инициатив Клинтона стали доступны средства на учреждение должности общественного прокурора для связи с лидерами тех районов города, в которых уровень преступности был особенно высок. Браться за эту работу никто не хотел, однако Соарес был просто создан для такой должности. Он был первым и единственным помощником прокурора из числа национальных меньшинств, хотя на долю негров и латиноамериканцев приходится 30 % населения Олбени. «Содержание меланина в моей коже помогло мне немедленно стать специалистом в области общественной прокуратуры, притом естественным образом», — замечает Соарес с иронической улыбкой.
Очень быстро он получил такой опыт работы в гетто, который поставил под сомнение его взгляды на правоохранительную деятельность и, в частности, на законы Рокфеллера. «Каждое утро я шел в суд, где представлял обвинение против кого-нибудь, веря в то, что именно это я и должен делать, чтобы этот уголок стал более чистым и безопасным. Но я каждый день добивался приговора для паренька, которого при мне арестовывали на улице, потом возвращался и видел, как его место занимал другой паренек, того же возраста и сложения. Было просто поразительно, что мы каждый день делали одно и то же: запирали в камеры и разрушали целые районы. С другой стороны, я видел органы закона и порядка, сотрудники которых говорили, что снова сделали двадцатидолларовую контрольную закупку: мы делали легкое дело с гарантированным успехом. И это называется хорошая работа по охране правопорядка? Мы решали проблемы? Делали районы чище? Нет, это был конвейер! Это была операция по выколачиванию денег, система выслуживания за «профилактические» аресты, участвовать в которой я больше не хотел. Я выступил против нее, потому что устал смотреть, как людей избивали на углах улиц. Мне думалось: это то же самое, что ловить рабов и набивать ими корабли».