Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
действительности не было и нет
«– открывай, полиция, кто там в доме…»
– открывай, полиция, кто там в доме– кто в доме, кто в доме – в доме гномыесть какие-то ещё, но мы не знакомывот же, сволочи, приходят среди ночибарабан заклеен противотабачным скотчемкостяные дудки из съеденных животныхв основном скелеты, но несколько плотныхпалки, верёвки, пелерины на вате– нет, не откроем – давайте, поджигайте
«кому тут нянчиться с тобою…»
кому
тут нянчиться с тобоюздесь небо борется с землёюи посредине всей фигнипохрустывают дни твоитак фэзэушник недалёкойсреди нелепого урокатихонько в маленьких тискахсжимает майского жука
«году примерно в семьдесят втором…»
году примерно в семьдесят второмстояла яркая грибная осеньс соседями отправились искать грибына пригородном из пяти вагоновв восьмом часу до станции бугрышкогда приехали – увидели толпу;неподалёку местный почтальонкричал, что скорый барнаульский сбил кентавраего разрезало могучим тепловозом;сейчас, старик циничный, я б съязвил:вот, кто-то выдумал поправить демиургаи разделил-таки животное и человечье(но как-то всё у вас неаккуратно)в ту осень, будучи ребёнком, я заметилчто кровь кентавра красная как нашаи было страшнои взрослые испуганно шепталисьи через слёзы ольга львовна объяснялачто это знак отчаянно плохой(к войне, наверное)
«Вот и дятла – ласточку Ареса…»
Вот и дятла – ласточку Аресарано утром понесли из леса…Отче, Отче, что же ты – проснись,слышишь: время утекает ввысь.Поздно думать – сметь или не сметь:будет тонко ненависть звенетьв светлых залах, сумрачных прихожих.Скоро смерть запросится под кожу,спрячется в подрёберной пещерке,станет таять острым леденцом —просто вышел срок… Душе пора за дверку,за пальто, за окна, за крыльцо;ночью занесёт её на переправу,беженку, черницу, юнге фрау,вот душа разделится с тобой…Ловкою монтажною иглойнекий господин продёрнет нитьмежду берегом другим и этим —будет чуткой уточкой скользитьпо озёрам серым на другом рассвете.
«Ближе к обеду над остановкой летела собака —…»
Ближе к обеду над остановкой летела собака —Собака себе и собака, но любая собака двояка:Для тех, кто глядит с остановки – она непристойна, преступна —Горды вымена, остальное, природа её целокупна,И всё это оттого, что внизу у неё мало меха.Но собака прилична глазу Того, Кто Всегда Смотрит Сверху.
«где-то в мире…»
где-то в мирев цокольной квартирепочти сосед условный инвалиднечасто спит и по ночам глядитглядит наружу из подземных оконвверху искрится чёрный волчий коконсо временем он понимает – это знаки всё не такон тих он медленно выходитидёт искатьв его надписанном фланелевом мешкелатунный молоток игольный циркулькоробка мелав углу он видит белую собакукорзину и пчелуон замечает дикие народыего никто не ждётон бесполезен для любых людейну, может, путает, чего уж —вон весело гудят пружины и разъёмыи мир показывает чудные картинкино как-то так всё……а по дороге
из солнцево в одинцовоон случайно находит искомое словопроизносит смеётсяне помнит снова
рядовой водопьянов
рядовой водопьянов попал в чей-то каменный сон и спитв этом каменном сне чернокамень толчёт, уминает мелрядом камень суровый гранит поедает камень агатводопьянов сопит – он не очень сюда и хотелводопьянов не то, что кому-то, чему-то не рад —просто ему всё равно – кто здесь о чём говорит —скучает во сне солдат
«человек идёт за аперитивом и дижестивом…»
человек идёт за аперитивом и дижестивомвозвращается с мороза, запирает за собой четыре замкасмерть за ним не успевает – недостаточно суетливаплохо ещё подготовлена, валенки скользят, шуба великасмерть подходит к окну – окна низки в намеченном дометрогает зачем-то стекло, лижет решётку, целует термометрей не больно лизать на морозе – язык у неё шерстяной, костянойну а ты, дурачок, всё равно будешь мой, будешь мой
«нет друзей на земле у жильца кристаллических сфер…»
нет друзей на земле у жильца кристаллических сфертолько может быть тот, иванов, говорили – из бывших, потерявшийся пенсионерон сидит у ручья, что дымится и льётся из чрева горячего теплоэлектроцентралитам невольники стройки и рынка с утра моют тело, полощут бельё, размягчают сандалииа приятель второй – на коне-альбиносе куда-то летит, некрылатыйвыше самой высокой трубы за заборами тэц-двадцать пятойтретий – в светлой пещерке невидимый другзверь-бурундук
«Дом пропал, закончен карнавал…»
Дом пропал, закончен карнавал,Дымно, разноцветный воздух вышел.Мумии чужие сушатся на крыше —Ране ангел летний ночевал.Ах, зачем терпеть неблагодать —Мы бы этот дом давно продали,Да у нас Орфей сидит в подвалеИ никак не хочет вылезать.
для тм
тихие песни фавнана чердаке медленный цокот копытплакала николавнаможет быть страшно, может чего-то болитчашку живой воды на чайник, столько же мёртвойхолодно, в городе враг, может быть кто-то ещёне закрывай глаза, ящерица из тортавыпрыгнет на плечо
«Всех зима заманит и убьёт…»
Всех зима заманит и убьёт.К вечеру замёрз тритон в фонтаневместе с мотыльком, листами и цветами.Улетела птица-кривоглот.Все ушли. Но, втянут пустотой,по дорожке в привокзальном паркемчится, мчится оборотень жаркийв белой шубке с искрой золотой.
«зима – и целый день глядеть в окошко…»
зима – и целый день глядеть в окошко;и рацио в сиреневых сапожкахбежит, как водится, в подпольный лазаретпо шаткой лестнице, гляди – сорвётся – нет!он жмурится, он лечится от чисел,и кто-то розовый толчёт лечебный бисер,закручивает вечную спираль —бедняк визжит, но мне его не жаль.я в даль гляжу – а там на троттуаренавязчивый мороз – в искристом пеньюаресогражданам грозится льдом и леденцами,над ухом клацает железными щипцами,кусается, скрипит, целует в тёплый лоби машет мне рукой (проклятый термофоб)
