Тени черного леса

Щербаков Алексей Юрьевич

— А какой смысл? Раз проиграл — так уж проиграл.

— Тогда начнем… — заговорил Мысловский. — Итак, вы надхорунжий народной милиции Янош Клаха. Член «Армии Крайовой», участник Варшавского восстания. В ОРМО попали по настоянию людей из Национальной партии. И, насколько я понимаю, теперь работающий на нелегальные структуры этого же пана. Демократии вам, значит, мало…

— Бросьте вы о демократии, мы же серьезные люди. Мы ж не на митинге. У вас свои цели, у нас — свои. Ваш главный аргумент — это русские танки и вооруженные русским же оружием люди из Войска Польского. Мы надеемся найти достойный ответ, чтобы свести эти ваши веские аргументы к нулю или хотя бы максимально

ослабить… Например, с помощью англичан. Политика. Каждый играет теми картами, которые есть у него на руках. Но, я думаю, вы пришли не дискутировать о политике. А я не собираюсь играть в героя-партизана. И раз проиграл — готов отвечать на ваши вопросы.

— Прежде всего, нас интересует: почему вы убили Ковалевского?

— Потому что он стал чересчур опасен. Он должен был кончить тем, чем и кончил: к нему в гости приедут люди из НКВД. Он так и не понял разницы между польскими соответствующими службами и русскими. Думал — с русскими можно играть в те же игры, что и с соотечественниками. Вот и доигрался. А если конкретно — во время последний встречи у нас вышла ссора. Он стал мне угрожать. Видите ли… В наших структурах нет единства. В этом и есть главная беда демократии. Они и во время немецкой оккупации, находясь в подполье, бесконечно дискутировали. Вот так и мы с ним… Слово за слово… И закончилось все стрельбой. Но если правду сказать, я вас тоже недооценил. Думал, день-два у нас все-таки есть. А за ошибки в нашем деле приходится платить очень дорого.

— Ковалевский, что это был за человек?

— Темный. Во время немецкой оккупации он занимал довольно высокий пост в германском отделе, занимавшемся трудовыми ресурсами. Он утверждал потом, что это было прикрытие. Так или нет — никто не знает. Все, на кого он ссылался, попались в лапы гестапо. С нашими он стал сотрудничать в сорок третьем, уже после Сталинграда. Он и в самом деле спасал молодых людей от угона в Германию. Вернее — обеспечивал им работу на подконтрольных ему предприятиях. По моему мнению, прежде всего он думал о личной выгоде. И только о ней. Я — ваш убежденный противник, и скрывать этого не собираюсь. А Ковалевский — он мне, кажется, просто жулик.

— Но все-таки, в чем причина такого резкого обострения ваших взаимоотношений?

— Я понял, что его игры приведут к провалу всех.

— Что это за игры?

— Тут я могу только догадываться. Насколько я понимаю, во время войны Ковалевский или кто-то из его людей связался с немцами. Или, точнее, они с ним связались. Речь шла о так называемом Черном лесе. И когда все покатилось с востока на запад, кто-то из тамошнего начальства, из этого самого леса, хотел через Ковалевского выйти на англичан. Тут, повторюсь, я опять могу лишь догадываться. Но складывается впечатление: Ковалевский хотел продать британцам некий секрет. Который и сам не знал. То есть, он торговал воздухом, а тем временем искал дорогу к этому секрету. В общем, обманывал всех. Для своих личных целей он использовал структуры нашей организации. И в результате вывел на нее вас… Молодым людям он кружил голову мыслью о предстоящем вооруженном выступлении против русских и коммунистов. Щеголял своим участием в Варшавском восстании. Хотя на самом-то деле он ушел из города пятого или шестого августа — когда стало ясно, что с ходу нам овладеть городом не удалось… И он прав. Потому, даже если русские все же подошли, — что мы им могли предъявить? Да и наплевали бы они на все эти «правительства». Сила всегда права. А сейчас… Кто всерьез может рассчитывать на успех восстания, пока Польша набита русскими войсками? Мы все это терпели, но когда увидели, что он пошел в разнос…

Еляков

подумал про себя: да и Варшавское восстание-то было глупейшей, отвратительно организованной авантюрой — последней отчаянной попыткой АК утвердить свое влияние в Польше. Эти паны отлично понимали: когда в страну войдут советские танки, возразить им будет нечего. И к тому же это восстание попахивало немецкой провокацией. Впрочем, мало кто точно знал — как там было. Живых его участников осталось немного.

— А вы хотите победить мирным демократическим путем? На выборах? — с иронией спросил Мысловский.

— Мы рассчитываем, что Запад нас не оставит. Что англичане и американцы вынудят русских оставить Польшу в покое.

— Я могу вам только посочувствовать, — с усмешкой вставил Еляков. — Запад уже не раз предавал Польшу — а вы все верите в его благородство.

— Причем тут благородство? Я ни в чье благородство не верю. Я верю в политические реалии, — усмехнулся Клаха.

— Но, в конце концов, нас рассудит история. Пан надхорунжий, спросите его: что он может еще сказать о Ковалевском?

— Я могу дать вам важные сведения, если вы гарантируете мне жизнь, — ответил поляк, не задумываясь.

Елякову приходилось довольно много сталкивался с лидерами польских националистов. И в сороковом, и в сорок четвертом. Как он успел заметить, этих паны говорили много громких слов о Родине и о долге перед ней. Но это было слова для других. А среди них мало встречалось беззаветных героев. Как только опасность нависала над их шкурой, они тут же сдавали всех.

Капитан повернулся к Мысловскому:

— Мы можем дать ему такое обещание?

Поляк изобразил на лице работу мысли. Это, конечно же, была игра. А вот Клаха, кажется, не хитрил. Он явно не был фанатиком идеи — и теперь отлично понимал: если бы он угодил в лапы своих собственных органов безопасности, у него, может быть, имелся бы шанс отвертеться. Тут была опять же политика, многопартийное Временное правительство — а потому имелись и разные возможности выкрутиться. Но про железные объятья НКВД были наслышаны все.

Наконец Мысловский прервал молчание:

— Пан капитан, мы со своей стороны можем дать такие гарантии. Если же вы…

— Мы тоже можем — но только в том случае, если пан Клаха не сражался с оружием в руках против Красной Армии.

— Я не сражался с оружием руках. Но каковы ваши гарантии?

— Придется поверить нам на слово.

— Хорошо, — со вздохом ответил Клаха. — Придется вам поверить. Другого выхода у меня ведь все равно нет… Так вот, в восьмидесяти километрах на северо-восток есть то ли маленький городок, то ли большой поселок. Он расположен в очень глухом и очень своеобразном месте. С одной стороны недалеко граница с Восточной Пруссией, с другой — с СССР. Туда и немцы не заходили со времени начала войны с Советами. А с тех пор были лишь польские полицейские формирования. Так вот — в этом месте — база Ковалевского и его людей.

Еляков вспомнил карту. Так-так. Опять подуло холодным ветром со стороны озера Спирдинг-зее.

— Чем занимаются эти формирования?

— Я не знаю. Они никому не подчиняются, кроме Ковалевского. Но это не мальчишки, которые бегают по городу с выпученными глазами и кричат о свободной Польше. Но, по нашим сведениям, — это хорошо вооруженные боевики. Ковалевский отказывался поставить эти структуры под наш контроль…

— Почему?

— Он хотел сохранить свое исключительное положение. У нас на севере людей почти нет. А у него — есть. К тому же там маячат какие-то немецкие группы — судя по всему, это очень хорошо подготовленные профессионалы.